Корабли и люди - Иван Георгиевич Святов

И тут у левого борта раздался взрыв. Это был мой второй подрыв на мине. Она взорвалась в параване. Выясняем состояние корабля. Трюмы носовых помещений и носовой артиллерийский погреб затоплены, машины – в порядке, дифферент на нос около двух метров.

Помощи ждать неоткуда, да в ней и нужды особенной не было. Мы развернулись и пошли задним ходом кормой вперёд. Часов в семь утра, когда мы находились на меридиане Рухну, на зюйде появились четыре немецких бомбардировщика. Самолёты летели на корабль. Мы открыли огонь из зенитных орудий и кормовой 130-мм установки главного калибра.

Неожиданно самолеты отвернули вправо, сбросили бомбы куда попало и скрылись на зюйд. То ли фашистам не понравились разрывы 130-мм шрапнелей, то ли странное положение корабля, идущего задом наперёд, но нервы у них не выдержали, и они разрядились в пустое пространство. Не возвращаться же на свой аэродром, не выполнив задания, а садиться с бомбовой нагрузкой – ох, как неприятно!

Так мы задним ходом и пришли на рейд Моонзунд. Противник к этому времени прорвался на полуостров Виртсу и установил на берегу две 100-или 88-мм полевые батареи. Теперь нам пришлось форсировать пролив Виртсу-Вейн с боем, прикрываясь дымовыми завесами.

В ночь на 27 июля постановка мин теми же кораблями подходила к концу, когда вдруг за кормой «Суропа» взорвалась мина. Виной этому стала то ли плохая подготовка её к постановке, то ли неисправность самой мины. Лацпорт минзага оказался повреждённым. А может быть, на поставленных «Суропом» минах подорвался немецкий торпедный катер, потому что через минуту раздался второй взрыв у борта эсминца «Смелый».

Мы закончили постановку и подошли к «Смелому». Он оказался с оторванной по боевую рубку носовой частью. Его машины работали задним ходом, но корабль с места не двигался. БТЩ «Фугас» и сторожевой корабль «Буря» по моему приказанию подали на корму аварийного корабля буксирные тросы, чтобы сдвинуть «Смелого» с места, но это им не удавалось, несмотря на работу машин эсминца. Попытка развернуть его на месте тоже не увенчалась успехом. Увы! – два часа усилий ни к чему не привели.

Как нам представляется – и это совершенно не исключено – немецкие торпедные катера с приглушёнными моторами подкрались в ночи к «Смелому» и торпедировали его. Носовая часть полностью не оторвалась, но затонула, а так как глубина на месте подрыва была около тридцати метров, форштевень и киль-балка упали на грунт, и корабль оказался как бы на мёртвом якоре.

Рассветало. Над группой кораблей появились самолёты-разведчики противника. Теперь резонно было ожидать появления бомбардировщиков. Оставаться кораблям дольше у вражеского берега было нельзя. Пришлось снять команду, а миноносец потопить двумя торпедами своих катеров, чтобы он не достался немцам.

Когда я отдал такое приказание торпедным катерам, командир отряда подошёл к борту тральщика и настойчиво потребовал личного приказания. И только получив его, исполнил. Для меня это был тяжёлый удар: я топил уже второй свой эсминец.

Долго потом ходило за мной прозвище «Иван Топитель», данное мне в кают-компании, не без черного юмора, командиром миноносца «Грозящий» капитан-лейтенантом Константином Кузьмичом Черемхиным.

«Реабилитировал» меня факт потопления 6 октября 1943 года на Чёрном море, у Крымского побережья, авиацией противника лидера «Харьков» и двух эсминцев «Способный» и «Беспощадный» под командованием командира 1-го дивизиона эскадренных миноносцев капитана 2 ранга Г. П. Негоды (брейд-вымпел на «Беспощадном»), когда они оказывали помощь друг другу при попадании бомбы в лидер.

Единственно правильным решением в подобной ситуации могло быть только снятие экипажа поврежденного лидера, ликвидация его и срочный отход под свой берег. Английское Адмиралтейство после потопления Веддигеном трех английских крейсеров в 1914 году имело мужество и мудрость запретить подходить в целях оказания помощи к судам, подорванным торпедой или миной заграждения – только так при подобных обстоятельствах можно избежать больших потерь и трагедий.

Что же касается морской традиции, чести, благородства и доблести, то при новых условиях ведения войны на море эти понятия, к сожалению, требуют немалой корректировки.

Я уже упоминал ранее, что наше базирование на Моонзунде никак не обеспечивалось защитой от нападения авиации противника. Наша истребительная авиация редко, от случая к случаю, появлялась над нами: она была занята в Таллине. Немецкие же самолёты, разведчики и бомбардировщики, навещали нас регулярно, три-четыре раза в день, группами по четыре-восемь самолётов.

Единственным спасением от них являлась немедленная съёмка с якоря и уклонение от бомб маневрированием. До сих пор всё обходилось благополучно. Корабли, как только обнаруживали самолёты, без промедления снимались с якорей и маневрировали полным ходом.

Я почти всё время плавал на «Стерегущем» и привык к той организации противодействия самолётам, которую Збрицкий установил на своём корабле. Командир всё время находился на мостике, зенитчики – на своих постах, машины всегда прогреты, боцманская команда – на полубаке у якорного устройства, якорь всегда на панере, чуть касаясь пяткой грунта.

Как только показывались самолёты, боцман без приказания выбирал якорь, а командир давал ход и начинал маневрировать, уклоняясь от воздушных атак. Мне такая организация нравилась. Как-то в жаркий полдень я решил хотя бы на минуту прыгнуть за борт и освежиться. Только я прыгнул, как появились самолёты противника.

Збрицкой мгновенно снялся и дал полный ход, и я остался в самостоятельном плавании. Больно били по ушам разрывы бомб. Более получаса длился налёт, а я «наслаждался» прохладой и гидравлическими ударами по ушам.

Откровенно говоря, я не очень огорчился происшедшим. Стыдно было только перед экипажем за своё легкомыслие и, я бы сказал, за недистиллированное поведение в боевых условиях. «Стерегущий» возвратился к месту стоянки, и Збрицкий с лукавой улыбкой прокричал в мегафон: «Как, товарищ начальник штаба, не очень замёрзли?»

Так вот, когда мы оказались на «Сердитом» и мне пришлось присутствовать при организации съёмки с якоря при очередном налёте, она мне совсем не понравилась. Слишком всё делалось по-уставному, а не по-боевому, с соблюдением всех формальностей и докладов, без всякой инициативы исполнителей.

Я предложил Валентину Петровичу перенести его командный пункт на «Стерегущий». Командир ОЛСа принял моё предложение, и мы тотчас же переместились. И что же? Буквально через час – новый налёт.

«Стерегущий» на полном ходу маневрирует и уклоняется от сбрасываемых бомб, а «Сердитый» на минуту задержался со съёмкой с якоря, и бомба попала в носовое котельное отделение. Её взрыв вызвал пожар не только в этом отделении, но и на мостике. Горел мазут. Огонь распространился на смежный с котельным отделением артиллерийский погреб.

Дрозд на «Стерегущем» подошёл и ошвартовался к левому борту горящего корабля. Включили все противопожарные средства, пытаясь помочь загасить пламя.

Командир