Василий Макарович - Михаил Вячеславович Гундарин

Потом помолчал и серьёзно так спрашивает: «Слышь, земляк, а где сейчас Виссарион Григорьевич Белинский работает? В Москве или Ленинграде?» Я оторопел. «Критик который?..» – «Ну да, критик-то…» – «Дак он вроде помер уже!..» А Охлопков подождал и совсем серьёзно: «Что ты говоришь!» Смех, естественно, вокруг, а мне-то каково?..[89]

Охлопков или всё же Ромм сыграли главную роль в его институтской первой удаче? Василий Макарович говорил то так, то этак… Но всё же, думаю, Ромм. Ещё одна цитата из шукшинской статьи 1969 года, как раз об авторе киноленинианы Ромме:

Абитуриенты в коридоре нарисовали страшную картину: человека, который на тебя сейчас глянет и испепелит. А посмотрели на меня глаза удивительно добрые. Стал расспрашивать больше о жизни, о литературе. К счастью, литературу я всегда любил, читал много, но сумбурно, беспорядочно… Ужас экзамена вылился для меня в очень человечный и искренний разговор. Вся судьба моя тут, в этом разговоре, наверное, и решилась.[90]

Е.П.: Шукшинский «официальный», «авторизованный» вариант поступления вроде и тот, да на деле не тот, что звучит в легендах, в том числе и рассказываемых им самим годы спустя. Например, пассаж про Белинского и Охлопкова. Обратите внимание: Заболоцкому Шукшин говорит, что так пошутил, подыграл Охлопкову. А говоря «от себя» аудитории – признаётся, что допустил оплошность и расстроился от этого. «А мне-то каково».

Единственный несомненный факт тут всего один: Шукшин поступил в элитный вуз, обойдя сотни желающих. И ещё факт, в котором можно быть почти уверенным: Михаил Ромм ему действительно помог. А вот из каких соображений – можно лишь гадать.

При этом отношение Василия Макаровича к Ромму впоследствии было, как говорится, сложное… Особенно после защиты диплома.

М.Г.: В общем, полностью вымысла от правды в вопросе о том, почему именно ВГИК был выбран Шукшиным и как он в него поступал, отделить уже невозможно. Да и не стоит, наверное. Василий Макарович, как мы видим, сам сочинял свою судьбу. Делал это увлечённо и талантливо.

Но вот о чём мы можем судить совершенно определённо: о первых его текстах. Если не считать газетных заметок, а лучше всё-таки их не «считать», первые законченные сочинения Шукшина – это три творческие работы, написанные им при поступлении во ВГИК. Тут есть точная датировка – август 1954 года. Сами тексты сохранились в архивах ВГИКа, опубликованы. Даже авторская их оценка есть, чего в отношении многих других работ Шукшина мы не наблюдаем. До первого настоящего рассказа оставалось ещё четыре года…

Е.П.: Эссе под названием «Киты, или О том, как мы приобщались к искусству»[91] – одна из тех работ – Шукшину, при всей его требовательности к самому себе, даже нравилось. Во всяком случае, вспоминал он его пятнадцать лет спустя – с удовольствием:

Был 1954 год. Шли вступительные экзамены во ВГИК. Подготовка моя оставляла желать лучшего, специальной эрудицией я не блистал и всем своим видом вызывал недоумение приёмной комиссии. Насколько теперь понимаю, спасла меня письменная работа, которую задали ещё до встречи с мастером. «Опишите, пожалуйста, что делается в коридорах ВГИКа в эти дни» – так приблизительно она называлась. Больно горяча была тема. Отыгрался я в этой работе. О чём спорим, о чём шумим, на что гневаемся, на что надеемся – всё изложил подробно.[92]

Речь в этом тексте шла о социальной справедливости, причём в очень острой форме, в такой, какая в более зрелых вещах будет скрыта, затушёвана. А здесь прямо: есть Мы – и есть Они. Они – «киты», элита. Мы – большинство, народ. Процитирую это сочинение. Оно и правда о многом говорит, многое пророчит!

Среди нас неминуемо выявляются так называемые киты – люди, у которых прямо на лбу написано, что он – будущий режиссёр или актёр. У них, этих людей, обязательно есть что-то такое, что сразу выделяет их из среды других, обыкновенных. Вот один такой: среднего роста, худощавый, с подлинялыми обсосанными конфетками вместо глаз. Отличается тем, что может, не задумываясь, говорить о чём угодно, и всё это красивым, лёгким языком. Этот человек умный и хитрый. У себя дома, должно быть, пользовался громкой известностью хорошего и талантливого молодого человека; имел громадный успех у барышень. Он понимает, что одной только болтовнёй, пусть красивой, нас не расположить к себе – мы тоже не дураки, поэтому он вытаскивает из чемодана кусок сала, хлеб и с удивительной искренностью всех приглашает к столу. Мы ели сало и, может быть, понимали, что сала ему жалко, потому понимали, что слишком уж он хлопотал, разрезая его и предлагая нам. Но нас почему-то это не смущало, мы думали, что это так и следует делать в обществе людей искусства.

Разговор течет непринуждённо, мы острим, рассказываем о себе, а выждав момент тишины, говорим что-нибудь особенное, необыкновенно умное, чтобы сразу уж заявить о себе. Мы называем друг друга Коленькой, Васенькой, Юрой, хотя это несколько не идёт к нам.

В общем гаме уже выявляются голоса, которые обещают в будущем приобрести только уверенный тон маэстро. Здесь, собственно, и намечаются киты.

Человечек с бесцветными глазами и прозрачным умом рассказывает, между прочим, о том, что Тамара Макарова замужем за Герасимовым, что у Ромма какие-то грустные глаза, и добавляет, что это хорошо, что однажды он встретил где-то Гурзо и даже, кажется, прикурил от его папиросы. И всё это с видом беспечным, с видом, который говорит, что это – ещё пустяки, а впереди будет ещё хлеще.

Незаметно этот вертлявый хитрец одолевает нашим вниманием и с видимым удовольствием сыплет словечками, как горох. Никто из нас не считает его такой уж умницей, но все его слушают – из уважения к салу.

Почувствовав в нём ложную силу и авторитет, к нему быстро и откровенно подмазывается другой кит – человек от природы грубый, но нахватавшийся где-то «культурных верхушек». Этот, наверное, не терпит мелочности в людях, и, чтобы водиться с ним, нужно всякий раз рассчитываться за выпитое вместе пиво, не моргнув глазом, ничем не выдавая своей досады. Он не обладает столь изящным умом и видит в этом большой недостаток. Он много старше нас, одевается со вкусом и очень тщательно. Он умеет вкусно курить, не выносит грязного воротничка, и походка у него какая-то особенная – культурная, с энергичным выбросом голеней вперёд.

Он создаёт вокруг себя обаятельную атмосферу из запаха дорогого табака и духов.