Василий Макарович - Михаил Вячеславович Гундарин

Но – снова соглашусь с Варламовым – в этих ли обстоятельствах, или куда более скромных, нечто подобное с молодым Шукшиным скорее всего случилось. Может быть, бродя по Москве, он просто увидел Пырьева, выходящего из шикарной машины под ручку с Ладыниной (их портреты как знаменитейших кинодеятелей тогда тиражировались широко и были известны каждому). И решил: буду таким же! Пробьюсь! Для этого – пойду работать в кино!

Ну ладно, выбрать-то он ВГИК выбрал, но ещё поступить туда надо было! При конкурсе, как мы уже говорили, этак в сто человек на место. Мастерскую в этот год набирал знаменитый Михаил Ромм, как раз в то время переживавший творческую эволюцию: из эталона соцреализма с «Лениным в Октябре» он превращался в гуру кинолибералов со своими поздними фильмами «Девять дней одного года», «Обыкновенный фашизм». В его мастерскую могло попасть меньше тридцати человек. Вдумайтесь: меньше тридцати – на всю огромную страну, бредящую кино за неимением других доступных удовольствий!

Так что будем откровенны: Шукшину отчаянно, невероятно повезло оказаться в этом ряду. Но что было, кроме везения? Может быть, его точный расчёт на специфические советские реалии? Вспомним, что в легенде о встрече с Евтушенко фигурировали некие «космополиты и формалисты», с которыми во ВГИКе якобы боролись, и простой сибирский парень Шукшин тут был бы очень к месту. ВГИК, самый рассадник вольномыслия, потомственные эстеты, московские мальчики и девочки осаждают приёмную… И тут такой флотский деревенский паренёк! Таких брать надо без экзаменов! Такие ребята – не подведут! Вот слова Василия Макаровича в передаче его друга, оператора Анатолия Заболоцкого (он пришёл учиться во ВГИК чуть позже):

Поступал на режиссёрский – после пяти лет службы на флоте, имел привилегию – вне конкурса, а знания, ясно, «корабельные».[84]

«Корабельные» – то есть минимальные знания. А вот «вне конкурса» для бывших военнослужащих и насчёт «пяти лет службы на флоте» – это Василий Макарович чисто по-флотски загнул. Хотя существовал вполне эффективный для попадания в любой вуз и хорошо всем, жившим при советской власти, известный набор плюсов: КПСС, армия, пролетарское (крестьянское – даже лучше) происхождение. Абитуриент Шукшин, «из крестьян», отслуживший моряк, был кандидатом в члены КПСС.

Шукшин подготовился к поступлению творчески. Прежде всего – принарядился. Его однокурсник, режиссёр Валентин Виноградов, вспоминал:

Когда я увидел его впервые, он показался мне на диво странным. Какой нормальный человек придёт поступать во ВГИК в гимнастёрке и солдатских сапогах? Сразу пошёл слух: Шукшин – сын секретаря Алтайского обкома партии, и поэтому поступит по блату. Потом, конечно, выяснилось, что это не так.[85]

Звучал и другой вариант: сын репрессированного секретаря райкома. «Сын мужика Макара» – такого варианта не было.

Говорят за Андрея Тарковского, поступавшего одновременно с Шукшиным, знаменитый отец-поэт просил замолвить слово перед Михаилом Роммом самого Виктора Шкловского и киноведа Ростислава Юренева. Но за Шукшина-то просить было – некому! Оставалось надеяться на сапоги…

М.Г.: Сапоги сапогами, а экзамены надо было сдавать – всерьёз. Русский и литературу, историю народов СССР… Плюс выполнить творческое задание – написать текст на тему «Вестибюль ВГИКа. Лето. Настоящие дни». Потом пройти творческий конкурс в два тура…

Результаты абитуриента Шукшина были таковы. Историю он сдал на отлично. За русский и литературу письменно (сочинение) и устно получил четверки (имея тройку в аттестате, напомню). Письменная работа (о ней мы ещё скажем, она заслуживает отдельного разговора) – опять отлично. Теперь предстояло пройти два тура творческого конкурса. То есть преодолеть самое страшное и самое главное препятствие для всех абитуриентов. Преодолел. Каким чудом? Вот уж тут – легенда на легенде!

Вот одна из них в передаче Анатолия Заболоцкого. Шукшин рассказывал ему следующее:

В приёмной комиссии, на моё счастье, был Николай Охлопков. Он сам сибиряк, в ту пору – в славе. Он – земеля – меня вытянул на розыгрыш, спросив: «А где теперь критик Белинский. Я ему подыграл: «Кажись, помер?». И про «Войну и мир» честно сознался: «Не прочёл – толста больно». Он оценил моё признание. А думаешь, московские мои сокурсники знатоками Толстого были? Охлопков, царство ему небесное, отстоял моё поступление в режиссёры.[86]

Вот ещё одна история, от помощницы Ромма Ирины Жигалко:

Ромм просит абитуриента рассказать, как он видит сцену скачек в «Анне Карениной». Шукшин молчит. Ромм предлагает другую сцену, не столь сложную. Шукшин молчит. Потом, мрачно: «Я не читал “Анну Каренину”… Разрешите идти?» Не дожидаясь ответа, повернулся к двери. «Отставить!» – скомандовал Ромм. Шукшин остановился. «Если вас примут, обещаете прочитать “Анну Каренину”?» – «Обещаю. За сутки!» – «Толстого так не читают. Даю вам две недели».[87]

Вот ещё более знаменитый вариант истории из воспоминаний Александра Митты – вариация предыдущего.

На экзамене М.И.Ромм попросил Шукшина:

– Расскажите мне о Пьере Безухове.

– Я «Войну и мир» не читал, – простодушно сказал Шукшин. – Толстая книжка, времени не было.

– Вы что же, толстых книг никогда не читали? – удивился Ромм.

– Одну прочёл, – сказал Шукшин. – «Мартин Иден». Хорошая книжка.

Ромм возмутился:

– Как же вы работали директором школы? Вы же некультурный человек! А ещё режиссёром хотите стать!

И тут Шукшин взорвался:

– А что такое директор школы? Дрова достань, напили, наколи, сложи, чтобы детишки не замёрзли зимой. Учебники достань, керосин добудь, учителей найди. А машина одна в деревне – на четырёх копытах и с хвостом… А то и на собственном горбу… Куда уж тут книжки толстые читать…

Вгиковские тётки были счастливы – нагрубил Ромму, сейчас его выгонят. А мудрый Ромм заявил: «Только очень талантливый человек может иметь такие нетрадиционные взгляды. Я ставлю ему пятёрку».[88]

В общем, непрочитанный Лев Толстой так или иначе присутствовал во многих версиях.

А вот что вспоминал сам Шукшин, выступая значительно позже, на публике. Тут уж обошлось без Толстого.

Конечно, не забуду, как на собеседовании во ВГИКе меня Охлопков – сам! – прикупил… Я приехал в Москву в солдатском, сермяк сермяком… Вышел к столу, сел. Ромм о чём-то пошептался с Охлопковым, и тот, после, говорит: «Ну, земляк, расскажи-ка, пожалуйста, как ведут себя сибиряки в сильный сибирский мороз?» Я, это, напрягся, представил себе холод и ёжиться начал, уши тереть, ногами постукивать… А Охлопков говорит: «Ещё». Больше я, сколько ни думал, ничего не придумал. Тогда он мне намекнул про нос, когда морозно, ноздри слипаются, ну и трёшь было…