Василий Макарович - Михаил Вячеславович Гундарин

вышел оттуда, совершенно растерянный и потерянный, чувствуя внезапное полное изнеможение. Присел, не помня себя, на одну из лавочек в сквере. Такого подлого удара судьбы он не ждал. Ну ладно бы – не выдержал экзамены, не прошёл по конкурсу: горько, жалко, но… понятно. А тут…[77]

«Тенистый двор на Тверском бульваре» – это Литинститут, где вы сейчас преподаёте. Речь здесь идёт о том, что Шукшин якобы не знал о творческом конкурсе, который надо проходить обязательно и на который он безнадёжно опоздал. Могло ли быть такое? Сомнительно. Дальше у Коробова ещё интереснее:

Тут… к нему подошёл молодой Евгений Евтушенко, чья поэтическая звезда уже начинала всходить и чья эстрадная популярность была уже не за горами… Молодой Евтушенко разговорился с “простым парнем”, внимательно оглядел нелепый – полусолдатский-полуматросский, составленный частью из собственной форменной одежды и военной, неплохо сохранившейся в нафталине на дне сундука одежды деда – наряд Шукшина и полусерьёзно-полушутя изрёк: «Иди-ка ты, паря, во ВГИК, на режиссёрский. Там сейчас борются с формалистами и космополитами, там такие, как ты, “рабочекрестьяне”, нужны…»[78]

Е.П.: Ай, молодца, Евгений Александрович! Здорово Коробову загнул «паря»!

Не откажу себе в удовольствии привести ещё известную цитату, на этот раз из мемуаров Василия Белова, практически «антипода» Евтушенко, – мол, если бы не казус с Литинститутом,

неизвестно, по какому пути пошёл бы дальше Василий Макарович Шукшин, то ли скользкой тропой всяких эйзенштейнов, то ли каменистым шляхом Шолохова. Так решаются судьбы русской культуры: то гавкающими церберами, то ехидным щебетом столичных пташек.[79]

М.Г.: «Церберы и пташки» – это конечно, красиво, но кто ж поверит в такую наивность Шукшина, якобы поехавшего неизвестно куда? Жизнь уже крепко научила его так не рисковать. Да и не в шукшинском это было характере.

Даже если учесть, что нечто подобное говорил и сам Василий Макарович. Он ведь про себя и не такое ещё рассказывал!

Уже поступив во ВГИК, Шукшин писал своей невесте Марии Шумской (отношения с ней они в то время, напомню, ещё официально не оформили): «Ты знаешь, мои документы были в институте кинематографии». Шукшин, если верить этому письму, пытался – неудачно! – их забрать и передать в некий «исторический». (Историко-архивный?) Но – почему не забрал? Объяснение – удивительное!

Прихожу в приёмную комиссию, а там столпотворение – человек 700 (я не преувеличиваю) стоят друг за другом – сдают документы. К вечеру я дождался своей очереди и спросил: здесь мои документы? Мне коротко бросили: «Здесь. Вы допущены к экзаменам. Следующий!» Ну что мне было делать? Я посмотрел на окружающих меня людей, и вдруг меня взяло зло: кругом ни одного человеческого простого лица – одни маски – маски приличные, вежливые, культурные, московские, утончённые и т. д. и т. п. И я решил побороться с ними.[80]

Можно из этого вывести жизненное кредо Василия Макаровича, идеологию бойца и борца, – но как по мне, это сказано в качестве оправдания перед невестой за то, что остался учиться в Москве (а не оформился на заочное в «исторический», как обещал ей), причём оправдания – неубедительного.

Сегодня мы имеем точное доказательство, что приведённые выше (и многие другие) легенды – легендами и остаются. Документы Шукшина именно во ВГИКе, а не в Литературном или в Историко-архивном институте оказались совсем не случайно. Сохранилось письмо в приёмную комиссию ВГИКа, посланное ещё из Сросток. Написано всё определённее некуда:

«Директору Всесоюзного

Государственного института кинематографии

От гр. Шукшина Василия Макаровича

Заявление

Прошу разрешения сдавать вступительные экзамены в институт кинематографии на Режиссёрский факультет.

К заявлению прилагаю все необходимые документы.

Решение мандатной комиссии прошу направить по адресу:

Алтайский край, Сростинский р-н, с. Сростки

Шукшину Василию Макаровичу.

20 июня 1954 г.

В.Шукшин

Буду очень благодарен за возможно скорый ответ»[81].

Итак, ВГИК был выбран Шукшиным изначально, именно туда и именно на режиссуру уезжал поступать Шукшин тем летом из Сросток.

Но почему кино? Особой страстью к этому виду искусства юный Шукшин, кажется, не пылал. К литературе он пристрастился куда больше.

Тут нам не обойтись ещё без одной легенды – о случайной встрече на улицах ночной Москвы – с суперзвездой советского киноискусства Иваном Александровичем Пырьевым, знаменитым кинорежиссёром, кавалером трёх орденов Ленина, автором «Трактористов» и «Кубанских казаков», и – земляком: Пырьев тоже родился на Алтае. Он-то, дескать, и посоветовал юноше поступать во ВГИК. Легенду эту Шукшин, судя по количеству упоминаний о ней в мемуарах разных людей, рассказывал всем и каждому. Вероятно, каждый раз по-разному. Плюс сами пересказчики вносили своё.

Что ж, если такая встреча и могла быть – то ещё до службы в армии (второй раз, как видно по отправленному из Сросток в приёмную комиссию письму, Шукшин ехал в Москву уже с чёткой целью), то есть ориентировочно в 1949 году, когда замотанный нудной, тяжёлой работой юный деревенский парень вырывался из своего барака побродить по столице. Вот как об этой встрече рассказывал сам Шукшин под запись интервьюера:

После войны я совсем мальчишкой ушёл из села… Исколесил всю страну и очутился в Москве. Помню, нужно было мне где-то переночевать, а денег не было. Пристроился я на скамейке на набережной. Вдруг около меня остановился какой-то человек – покурить, видно, вышел. Познакомились. Оказалось – земляки. Он тоже из Сибири, с Оби. Узнав, что я с утра не ел, повёл меня к себе. Допоздна мы с ним чаи гоняли и говорили, говорили…

Это был режиссёр Иван Александрович Пырьев. Он мне рассказал о кино, о жизни. Что-то у него тогда не ладилось, вот и «выложился» перед незнакомым парнишкой. Когда мы встретились лет через десять, он меня и не узнал, а я этот разговор навсегда запомнил.[82]

Е.П.: Что-то мне подсказывает, что и тут не обошлось без преувеличений. «Негде переночевать», «с утра не ел», «скамейка на набережной» – знать, ровно напротив знаменитой высотки на Котельнической, где жили Пырьев и Ладынина… Прав Алексей Варламов, уж очень это похоже на этюд, словно перед нами «хорошо расписанная сценка о случайной встрече маститого кинорежиссёра и доверчивого простодушного провинциала»[83]. Больше Шукшин с Пырьевым никогда не увидятся, а если бы такая встреча имела бы место, Василий Макарович нашёл бы возможность об этом случае Пырьеву напомнить. И вообще, уж больно на эпизод из любимого Шукшиным в юности «Мартина