Я трогаю войну руками - Ирина Юрьевна Бугрышева

Я иду. А в голове у меня разговор Евгения и Андрея. Иду домой. Праздновать Трифонов день. Праздновать любовь. Иду к метро. Держу в руках телефон. И шмыгаю носом.

Мне пишет Стас. Тот самый — с позывным Малыш — из пятнадцатой палаты, что предлагал выпить кофе пару недель назад так, будто за два года на фронте не разучился флиртовать.

«Ир. Я ж говорил, что скажу хорошую новость. Вот, говорю. У меня и моей любимой будет ребёнок. Он пока совсем малыш. Две полоски на тесте. Но у меня уже столько смыслов появилось. Надо восстанавливаться, Ир. Надо побеждать».

«Добро пожаловать в мир, Малыш Малышович», — пишу я. И получаю в награду уйму смайликов и сердечек. День святого Трифона. Такое время. Любовь снова побеждает всё. И мы ещё на день ближе к Победе.

Я иду к метро. А любовь — не перестаёт. Любовь долготерпит, милосердствует. Любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине. Любовь всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестаёт.

Я иду к метро и верю, как никогда прежде.

Саша и Радио-Паша

Со вчерашнего дня телефон разрывался сообщениями: «С Днем защитника Отечества!» Писали близкие и далёкие. Те, кто сейчас в госпитале. И те, кто уже дома. И те, кто на фронте.

Я поздравляла в ответ. И удивлялась: как этот вдруг праздник стал моим? Он был дедушкин. Дедушки — оба — воевали. Павел был лётчик, Фёдор — артиллерист.

Но дедушка Федя ещё и отмечал 23 февраля как день рождения.

Я знала семейную историю. Дедушка Федя родился в феврале, в деревне Нейво-Шайтанка, это на Урале, под Алапаевском. А тётенька, что регистрировала детей, приезжала в деревню раз в месяц. И вот она приехала, и всех мальчиков, кто родился в феврале, записала двадцать третьим числом. В день Красной Армии.

Потом этот день был папин. Папа — старший лейтенант. Он в моём детстве на сборы уезжал на целый месяц, на переподготовку.

А теперь — вот ведь странно. Это и мой день тоже.

* * *

Я смотрела в окно такси на смурной день — то ли снег, то ли дождь.

Смотрела на телефон, раскалившийся от сообщений.

Думала, что вот уже два года идёт война. Точно же. Сегодня ровно два года! И мы едем всей семьёй в выставочный комплекс на спектакль, который поставлен по моей книге. Вот же! Повороты жизни…

* * *

На афише были большие буквы: «РАДИО-ПАША».

С героем спектакля я познакомилась в прошлом году. Я тогда первый раз пришла в госпиталь. Старшая медсестра завела меня в палату, где был тяжело раненный Дмитрий. Сказала:

— Работайте.

Мне было страшно. Волнительно. Ответственно. Из Димы торчали провода и катетеры. Рядом стояла его жена Галя. Я Пашу-то не сразу и заметила. А когда заметила, стало ясно — прямое попадание. В яблочко. То есть в сердце.

Паша шутил, ржал, комментировал всё, что слышал, — и как только я расслышала его речь, поняла — Таганрог. И не ошиблась. Так всё и началось.

Та встреча — и Дима, и Паша — перевернула мой мир.

Дима выжил. Несмотря на то, что это было непросто. Мы встречаемся в Питере. Обсуждаем дела. Он руководит Союзом Добровольцев Донбасса в Петербурге. И приходит ко мне на массаж — когда культя ноет.

А Паша… звонит иногда из Таганрога. Называет меня «Всемогущая». Хохочет в трубку. Не жалуется никогда и ни на что. И живёт так же, как в тот день, когда он очнулся в реанимации после ампутации и решил, что будет счастливым каждый день. Даже без ноги. Паша счастлив.

Когда я слушала Пашу и его «Я буду счастливым всегда!» — я поняла, что хочу об этом рассказать вслух. О Паше. О его истории. О нашем детстве, что проходило на соседних улицах. Так всё и началось.

…Сейчас на афише были огромные буквы: «РАДИО-ПАША».

Я сделала снимок. Выслала ему. Он не в сети. Ещё бы. Отмечает.

Не успела убрать телефон в карман, как он пиликнул сообщением. «Ир, меня отпустили из госпиталя в увольнение. Увидимся на спектакле! До встречи!»

Меня будто обожгло — это написал Саша из Старого Оскола. Сердце билось горячо и сильно. То, ради чего. Тот, ради кого. Ради кого это всё делается.

Впрочем, вчера тоже было ради кого. Вчера был спектакль в Доме актёра. Я сидела среди зрителей. Смотрела на сцену, как зритель. Переживала всё из зала. Вдох. Знакомство с Пашей в госпитале. Когда оказалось, что мы оба из Таганрога. Выдох.

Вдох. Сцена боя. Выдох.

Вдох. Осваивание протеза. Выдох.

Вдох. Пашина выписка. И мой разговор с Богом в финале.

Эти строки — как молитва — рождались во мне прошлой осенью. Рвались из груди в небо. Звучали набатом и стуком сердца.

— Бог, Бог! Я же о другом. Я — чтобы качать детей. Готовить беременных к родам. Убирать спазмы в спине. Проверять у детей уроки вечером. Будить поцелуями утром. А потом, днём, разблокировать седалищные нервы и поясницы. Я для этого. Я же знаю, что я для этого.

И сверху, оттуда, Бог смотрел на меня терпеливо:

— Справишься, девочка. Никто не мешает тебе готовить беременных к родам. Дети всегда будут рождаться. Никто не мешает проверять уроки вечером и будить дочку и сына утром поцелуями. А седалищный нерв — это и вовсе святое. Просто сейчас, девочка, война. И потому ты справишься. Ты справишься. Тебе это по рукам. По рукам. Восстановление после осколочных ранений. Ампутаций. Операций. Ты можешь. Можешь давать силы. И любовь. Можешь вдыхать жизнь. И давать новые смыслы. Ты можешь.

Помню, как я чувствовала Бога за спиной:

— Ты справишься, девочка!

И соглашалась. И отвечала — то ли Ему, то ли самой себе:

— Я справлюсь. Я уже делаю это.

Вдох. Выдох. Аплодисменты. Цветы. Всхлипывания. Конфеты. Объятия. Фото на память.

В одной руке у меня было пять букетов. В другой — пара пакетов с конфетами. И тут подошла зрительница из первого ряда. Говорит: «Мне вам надо кое-что передать». А у меня нет третьей руки. И я смотрю по сторонам, что ближе — кресла, чтоб там разместить цветы? Или сын, который сможет всё унести в гримёрку?

Отдала цветы и конфеты сыну. Смотрю на зрительницу — женщина моего примерно возраста. Блондинка. Паспорт показывает.