Александр Мень. Пастырь. Свет во тьме. Повесть о жизни и мученической смерти - Михаил Александрович Мень

за ним следят, он имел твердую, непоколебимую веру в то, что он не делает ничего дурного и запретного. Эта уверенность в чистоте намерений передавалась ученикам и единомышленникам. Она была тем воздухом свободы, который помогал жить и открывать давно забытые истины, сокрытые под мощным спудом страхов и завиральных идей.

Активно шла работа малых групп, причем не только из людей уже воцерковленных, но и из ищущей молодежи. Молодые люди рассаживались кружком, и начинался разговор. Отец Александр живо и с интересом расспрашивал их: кто они, чем занимаются, каковы их увлечения и интересы. Многие, понятное дело, важничали и всячески выказывали свою эрудицию, мелькали великие имена Джордано Бруно, Оригена, Дионисия Ареопагита. Когда дошла очередь до молодого музыканта Юры Пастернака, то он заявил, что сейчас читает книгу Бхагавана Шри Раджниша «Горчичное зерно» и лучшей книги об Иисусе он еще не встречал. Священник улыбнулся: «На самом деле о Нем есть и другие хорошие книги, – и переглянулся со своей помощницей Зоей Маслениковой. – Смотрите, Раджниш уже и сюда добрался!» Олег Поляков спросил его, как он относится к восточным путям просветления. Отец Александр ответил, что «предпочел бы оставаться последним грешником, но со Христом, чем быть величайшим просветленным, но без Христа». Он вообще отвечал им так, как только он мог это делать: кратко, образно, ярко и с мягким юмором. Говорил он так: «Отличие христианства от всех вероисповеданий мира в том, что христианство – не религия, а кризис всех религий. Целью всех дохристианских религий было достигнуть неба, задать Богу вопросы. Христос – это и есть ответ Бога на вопросы людей, рука, протянутая людям сверху».

Стараясь пояснить отличие Христа от «великих учителей человечества, Александр напоминал, что все они – Будда, Конфуций, Магомет, Лао-цзы и другие – считали себя грешными людьми и со страхом взирали на верховное Божество. А Иисус никогда не говорил, что Он грешник. Он говорил о Себе: «Я и Отец – одно… Никто не приходит к Отцу, как только через Меня. Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего. И отныне знаете Его и видели Его».

– И заметьте, – продолжал отец Александр, – Иисус говорит о Себе, что Он есть Путь, Истина и Жизнь. Он прямо заявляет о Себе как о Боге. Этим Он радикально отличается от всех религиозных гениев человечества.

Для молодежи, слушающей этого необыкновенного, невероятно обаятельного человека с веселым улыбающимся лицом, сверкающими глазами, все то, что он говорил, было как гром среди ясного неба. Многие всю свою жизнь ждали этих слов! Большинство сразу же принимали услышанное, хотя порой еще утром придерживались других убеждений. Что это было? Сила убеждения? Яркая, уверенная, вдохновенная и вдохновляющая речь? Обаяние личности? Все это вместе. Но было что-то еще, что отличало этого человека от всех, кого они встречали до сих пор.

Позднее, спустя годы, многие из них поняли, что подкупало в нем: он смотрел на них с неподдельным интересом и даже с некоторым восхищением или, точнее сказать, предвосхищением, словно они тоже были необыкновенными людьми. В его глазах они читали свою жизнь, и она казалось им прекрасной, особенной; в его взгляде они необъяснимым образом смутно различали свое будущее, свою судьбу, избранность, то новое, что ожидает их за поворотом. В его смеющемся взгляде они видел ласковое одобрение, он принимал их такими, какие они есть, целиком, без изъятия, он словно говорил, ободряя их: «У вас все получится, все хорошо, а будет еще лучше!» В ближайшее воскресенье после первой же встречи многие из них уже стояли на литургии в новодеревенском храме.

Во главе таких малых групп отец Александр ставил того, кто мог постоянно держать с ним связь, получая необходимые книги или устные наставления для членов группы. Враг не дремал. Почти сразу это «нововведение» стало известным и гражданским, и церковным властям. Посыпались доносы, обвинения в «диссидентстве» со стороны светских и в «сектантстве» со стороны церковных властей. И не только на отца Александра, но и на его духовных детей.

Однажды к нему подошел молодой мужчина – в обычной одежде, с лицом «простого» человека, из тех, кого в советское время называли «честным трудягой».

– Батюшка, можно вопрос?

– Конечно.

– Я раньше думал: вера – это бабкам, ну, чтоб перед смертью не боялись. А теперь смотрю на вас и думаю… Может, наоборот? Чтобы жить не как все, а… по-настоящему?

Отец Александр кивнул:

– Именно. Вера – не страх смерти. Вера – это смелость жить. Жизнь, можно сказать, людей не любит и не балует, жизнь – суровая вещь, но Бог любит человека и его трудности. И даже зло, которое происходит в мире, Он поворачивает к добру. С такой верой можно все преодолеть.

* * *

Весна приближалась, но холод не отступал. Лубянка продолжала сосредоточенно работать. Майору Селиверстову спускались от начальства все новые и новые установки, готовились решительные шаги. Уже всерьез обсуждали возможность отлучения от сана, давление на отца Александра и на его семью с целью спровоцировать эмиграцию из СССР.

Москва и Новая Деревня жили разными жизнями. В столице – заседания, доклады, новые циркуляры о борьбе с «религиозным экстремизмом». В Новой Деревне – Пасха, литургии, исповеди, поздние беседы с прихожанами в церковной сторожке, общение с малыми группами.

Но в воздухе чувствовалось напряжение, как перед грозой. Не только над домом Меней – над всей Церковью. В КГБ усиливался интерес к так называемому «церковному подполью». Всплывали имена: Дмитрий Дудко, священник, открыто выступавший с критикой властей, дававший интервью западной прессе, публиковавший тексты, полные боли и вызова. В 1980-м он был арестован, его заставили публично, по ТВ, покаяться. Отец Александр хорошо знал отца Дмитрия. «Это прекрасный человек! Я говорил ему всегда: церковь – не место для политической проповеди. Но он не слушал – значит, я неубедительно говорил».

Начались закрытия храмов, пресса была полна враждебных выпадов, появились первые самиздатские ответы. Отец Сергий Желудков написал мощное открытое письмо отрекшемуся священнику Дарманскому. Но разгромы продолжались. Начались выступления отреченцев. Один из них – некто Чертков – в журнале «Наука и религия» поносил отца Александра и его статьи в «Журнале Московской Патриархии», обвинял его в неразличении религии и науки и в том, что он подменяет одно другим.

Власть показала зубы. Дело Дудко было одним из самых громких среди тех, что вел отдел майора Селиверстова.

* * *

В кабинете Извила сидел человек, похожий на актера Солоницына в роли Андрея Рублева. Смотрел исподлобья непримиримым взглядом, был готов на подвиг