Александр Мень. Пастырь. Свет во тьме. Повесть о жизни и мученической смерти - Михаил Александрович Мень

церковь не охранялась. Там было вспаханное поле, отлично просматриваемое даже в темноте. Разве что подальше отойти, крюк сделать… Он представил себе, как ковыляет по размокшей пашне, а потом вваливается в храм, казенные джинсы по колено в жидкой глине. И его вежливо просят выйти. Отличная конспирация!

Тем временем площадка перед церковью снова заполнилась людьми с очередного автобуса. В основном они растерянно топтались у входа, а самые настойчивые по очереди подходили к калитке, где стоял усталый сержант с маленьким, в половину тетрадного, листочком в руке. Они что-то говорили, сержант кивал и делал знак проходить. «Что это может быть? – недоумевал Володя. – Список прихожан? Да вон их сколько, а бумажка маленькая. Пароль? Откуда здесь пароль, это я детективов перечитал». Ему было нестерпимо любопытно, и он встал у самого кордона, уже не опасаясь, что его запомнят.

Сначала ничего не происходило, потом к калитке пробилась маленькая, как мышка, девчонка в брюках и клетчатой куртке с капюшоном.

– Кто ваш начальник? Почему вы не пускаете людей на праздник? – голосок у нее был требовательный и звонкий, как у пионерки.

– Нельзя туда. Там народу, как сельдей в бочке, передавите друг друга, – добродушно ответил их старший, пожилой капитан.

– А бабушкам что, можно?

– Им можно. Они верующие, а вы так, поглазеть.

– Я тоже верующая!

– Посмотрим. Гриша, проверь ее.

Сержант вытащил из кармана помятый листок и аккуратно расправил его.

– Ну, если верующая, прочитай «Отче наш».

– Да пожалуйста! – девушка набрала побольше воздуха и на одном дыхании оттарабанила молитву.

Сержант, нахмурившись, сверял ее скороговорку с плохо различимым в темноте рукописным текстом.

– Вроде правильно. Проходи.

Володя ломанулся следом за девчонкой.

– Мы с ней вместе!

– Стоять! Эй, девушка! Этот товарищ с вами? – заорал капитан.

Она испуганно обернулась: «Ну да, наверное», – и побежала дальше.

– Наверное… не стыдно врать, а еще верующая.

Володя почувствовал, что другого шанса проникнуть в церковь у него не будет.

– Мы действительно с ней приехали, в одной компании. Я давно сюда хожу, и «Отче наш» знаю.

– Давай читай.

Память у Владимира была профессиональная, если б по-русски – запомнил бы пароль. А тут не пойми какой язык, да еще на скорости.

– Отче наш… иже еси небеси… – неразборчиво забормотал он и сбился.

– Да святится имя Твое, – послышался отчетливый шепот сзади.

– А вы не подсказывайте, гражданочка, не на уроке сидите. На службу пришли, вот и идите себе, – капитан галантно провел во двор шкодливо улыбающуюся даму.

– Значит так, уважаемый. Молитву вы не знаете, лезете на охраняемую территорию, порядок нарушаете. Я за вами давно уже наблюдаю. Ваши документы?

Володе до зубовного скрежета хотелось ткнуть под нос дотошному ментяре свою служебную корочку. Но вокруг опять столпился народ, привлеченный дурацким спектаклем. Да и непонятно, чего ждать от прикормленных ментов, могут ведь и заложить.

– Ничего я не нарушаю, – он отступил на шаг и исчез в толпе.

Стоять за воротами было бессмысленно и холодно, но он не хотел сдаваться и уходить ни с чем. В калитку по одному просачивались прихожане, из то и дело открывавшихся церковных дверей доносилось пение.

Звякнул колокол, над забором показались иконы на длинных шестах. Вместе с хлынувшей к ограде толпой Володя приник к забору. Сквозь редкий штакетник был отлично виден весь церковный двор. Под редкий тревожный звон колокола с высокого крыльца спускались женщины с иконами в руках, за ними хор, поющий про каких-то ангелов, потом священники в красных и желтых длинных одеждах. Нет, священников, наверное, было только двое, те, что в красном, а остальные, скорей всего, помощники. Один поп – обыкновенный, седобородый, солидный.

А второй – Александр Мень. «Ну и профессию выбрал. Ему бы в кино играть, царя какого-нибудь древнегреческого. Или Маркса», – Володя искренне не понимал, как можно такую мощную, бьющую аж через весь двор энергию, тратить на чтение молитв в захолустной церквушке.

Процессия двинулась вокруг храма, а из дверей валил и валил народ, заполняя все пространство двора. Над головами людей снова показались фонарь и иконы на шестах, выстроились в ряд перед входом. Все негромко пели и чего-то ждали, защищая ладонями сдуваемые ветром огоньки свечей.

– Христос воскресе! – раздался громогласный, во всю площадь, возглас Меня.

– Воистину воскресе! – нестройно загудела толпа.

– Христос воскресе!

Толкавшиеся рядом с Володей парни и девчонки тоже отвечали: «Воистину воскресе!», вставали, чтоб хоть что-то увидеть, на цыпочки, на лицах сами собой расплывались счастливые улыбки. А там, внутри ограды, народ кричал все громче и слаженней, многие уже целовались, поздравляли знакомых. Наконец священники скрылись в дверях, за ними и вся толпа стала понемногу втягиваться в храм.

Колокола заливались ликующим звоном, а Володя чувствовал себя ребенком, которого не пустили на елку, обиженным и злым. Злился он на все подряд – на не в меру принципиальных ментов, на начальство, не додумавшееся согласовать свою операцию с местным отделением милиции, на этих верующих, радующихся неизвестно чему. Каждый год небось сюда ходят, а радуются, как будто Он у них прямо сегодня воскрес.

Кто-то сунул ему в руку бумажный стаканчик с водкой.

– Христос воскресе, братишка!

– Воистину воскресе! – по-военному четко ответил Володя и с облегчением выпил.

* * *

В следующее воскресенье Владимиру Рыжову снова пришлось отправиться в Новую Деревню. Ехал как на каторгу, но долг есть долг. Служба только началась, пожилая женщина читала нараспев какую-то книгу. Церковь была полупустой, залитой косыми утренними лучами. В очереди на исповедь он оказался четырнадцатым и обрадовался этому. «Хоть посмотрю, что тут положено делать». Люди подходили к священнику, что-то ему рассказывали, он им отвечал, потом накрывал им голову широкой лентой, висевшей у него на груди, отходили – кто задумчивый, кто со слезами, кто с улыбкой. Что они ему говорили, было не разобрать – хор мешал. Значит, придется самому выкручиваться. Какие у Володи были грехи? В школе часто дрался, да. А потом? Жил, как все, учился, работал, делал что скажут. Не было у Володи никаких грехов. «Ладно, совру что-нибудь…»

К Владимиру подобралась низенькая женщина, промычала что-то, обняла его коротенькими ручками докуда дотянулась – то есть за талию – и дальше пошла. Ошарашенный Володя обернулся ей вслед.

– Вы не пугайтесь, это наша Зиночка, блаженная, – успокоила его прихожанка из очереди, – она немая, но многое чувствует, только к добрым людям подходит. Считайте, что вас благословили.

Володя заалел, как светофор, даже уши засветились. «Чего она там чувствует, к шпиону обниматься полезла».

Последнюю исповедь Володе посчастливилось выслушать почти целиком. Бойкая деревенская тетушка вдохновенно и красочно живописала скандал