Мажоры СССР - Анатолий Владимирович Георгиев

подставлять — Державин, гад, ржет! Короче, тридцать процентов в бой. Уже не смеюсь.

Приехали в деревню, нашли дом по наводке. Чуть не получили по сусалам от местных баб: будете знать, как наших мужиков спаивать!

Несолоно хлебавши дуем домой. А вокруг — красота! Сосны после сбора смолы, как резные столбы дворцов! И грибов завались.

Остановились. Выпили по пять капель — стресс снять. Собрали грибов, похожих на рядовки. В ближайшей деревне сменяли немного водки на картошку (та еще сцена обмена) и поехали домой. А ночью распродали с машины остаток водки по червонцу за бутылку и вышли в ноль.

Мы по первости не делали бизнес, мы в него играли — с тем же азартом, что и в нарды. Хотелось утереть нос приятелям, выкинуть «шесть-шесть» в ответ на их «два-два». За подобный романтизм жизнь вскоре спросит с нас строго.

А еще нужно было выдавить из себя стыд. Как зубную пасту из тюбика — бесповоротно. Помню, как тот же Державин, вечный змей-искуситель в моей тогдашней жизни, зазвал меня ночью торгануть пивом на нелегальном торжище автозапчастями на МКАД. Боже, какой стыд меня тогда душил, как я прятал лицо, чтобы, не дай бог, не узнали знакомые. Я даже не заметил, как у меня украли из открытого багажника выставленный на продажу аккумулятор, настолько мне было не по себе.

Пройдет немного времени, и стыд улетучится. Не мы такие — жизнь такая, как бы это банально ни звучало. Новые времена изменят нас, наивных совков, сдерут с нас, как кору, все то светлое и благородное, что привила нам советская власть и семья — крепкое товарищество, веру в родину и гордость за великую страну, дружбу народов, уверенность в завтрашнем дне. Жалею ли я об этом? Маржой клянусь — жалею!

Дачи: готов к труду и спорту

Если бы во времена моей молодости существовала желтая пресса, ее корреспонденты не вылезали бы из кооператива РАНИС, что на Николиной Горе. Вот где была наивысшая концентрация сливок общества, партийно-государственной и научно-культурной элиты, и ее отпрыски составляли закрытое сообщество, разбившись на две группы со странными названиями «капище» и «блевище».

Здесь на веранде местного клуба играли виртуозы с мировым именем, а однажды группа молодых музыкантов пыталась своим концертом заработать на дорогу домой. Это выступление вошло в историю советского рока, ведь это была никому не известная тогда «Машина времени».

Здесь был знаменитый Дипломатический пляж, где в жаркие дни яблоку было негде упасть и куда мечтали попасть многие, чтобы поглазеть на выставку иномарок съезжавшихся туда иностранцев или перекусить в скромном кафе на берегу Москвы-реки в обществе местных кинознаменитостей.

Здесь на футбольном поле с самодельными воротами за пятьдесят рублей или на ухабистом общественном теннисном корте можно было померяться силами с Никитой Михалковым, Андреями Кончаловским и Тарковским или узнать в толпе зрителей знакомые всей стране лица академиков или композиторов.

Бесшабашный московский хирург, потомственный житель Николиной Горы летит по спуску к Диппляжу. До стихийного «автосалона» еще далеко, так что все закончится благополучно (фото из личного архива Д. Панченкова)

Тихон Петрович и мадам Клементина Черчилль во время ее визита в больницу МПС, 1945 (фото из семейного архива)

На Николиной Горе (фото из семейного архива)

Для меня же Николина Гора — это прежде всего место, где жили и живут наши ближайшие родственники. Мой прадед, генерал-майор медицинской службы Тихон Петрович Панченков, был одним из основателей РАНИСа. В силу сложных обстоятельств он был вынужден покинуть кооператив, но оставил старшего сына в «заложниках»: брат моей бабушки Роман женился на Элеоноре Францевне Врублевской, которая долгие годы была бессменным секретарем кооператива. Здесь выросли кузен и кузина моего отца Николай и Ольга, с их детьми я продолжаю поддерживать самые теплые отношения. Так что о делах местных я знаю не понаслышке.

Но я совру, если напишу, что хоть как-то участвовал в компаниях местной молодежи. Поэтому обращусь к воспоминаниям непосредственных очевидцев. Слово известнейшему сегодня врачу Павлу Воробьеву. Вот что он написал про никологорскую «золотую молодежь»: «Мы никогда себя не идентифицировали с этим „жупелом“, наоборот, дистанцировались. Наши отцы-матери не были ни особо богатыми, ни особо влиятельными, ни особо известными — так, интеллигенция, молодые профессора (физики, химики, врачи), актеры, учителя музыки, художники, инженеры. Ни они, ни мы не были богемой. Просто жили мы в легендарном поселке Николина Гора, и это откладывало отпечаток на всю нашу детскую и юношескую жизнь. Наши соседи играли существенную роль в жизни страны, прежде всего в ее культурной и нравственной составляющей, — и об этом мы знали. Но мы просто жили, не выпендриваясь. Хотя вскоре и сами стали играть эту роль»[34].

В этом «не выпендриваясь» — квинтэссенция не только никологорского понимания жизни молодым поколением, но и всех других элитарных поселков, окружающих Москву, наше эстетическое и нравственное кредо вне зависимости от происхождения, положения родителей, достатка, доходов, общественного положения или места проживания. Именно об этом я писал в предыдущих главах, пытаясь на разных, порой на простейших уровнях показать, что внутренняя интеллигентность продолжала играть главную роль в позиционировании себя теми, кто как раз мог позволить себе «выпендриваться» или демонстрировать столичный снобизм.

Даже Александр Липницкий, культуролог, рок-музыкант, журналист, притащивший в восьмидесятых на Николину Гору и богему, и андеграунд, был скорее трудяга, чем понтовщик и тусовщик. Да, он устраивал здесь рок-фестиваль и постоянные сборища странных для местной почтенной публики личностей, но он без устали работал над сложнейшими композициями группы «Звуки Му» вместе с Петром Мамоновым, помогал записывать музыку Александру Башлачеву и многим другим, чьи имена давно на слуху. «Нет ни кола да ни двора, но есть Николина гора».

Труд на отдыхе вообще много значил в нашей дачной жизни, и Николина Гора не была исключением. Чего только стоил проект знаменитой бетонной яхты, которую совместными усилиями никологорцев довели до ума и даже смогли спустить на воду, чтобы в итоге упокоить ее останки на чьем-то участке. Я уже молчу об обязательной трудовой повинности, которую накладывали на нас наши бабушки, требуя непременно сегодня вскопать ту самую грядку.

Именно под таким углом зрения смотрела на меня и моего «старшего брата» дядю Мишу моя бабушка и его мать Марина Тихоновна Панченкова на нашей даче в Пушкино: нечего без дела болтаться, клубничная плантация