Мажоры СССР - Анатолий Владимирович Георгиев

парковочного места, и автопробег через полстраны и обратно (поездка в Закарпатье), и мучения с постижением на собственном опыте «жигулевской» матчасти, и бесплодные поиски запчастей, и кражу запасного колеса из багажника. И снова помогал отец, несмотря на кличку «рукожоп», которой наградил его дед. У отца и вправду с деревяшками и железками были непростые отношения, но в советские времена выбора особого не было. Как-то раз он умудрился выбить ногой домкрат, уронив мне на спину нашу «копейку».

— Держи машину! — вот и все, что я услышал, напрягаясь изо всех сил, чтобы дать ему возможность прикрутить оторванный глушитель.

Тот самый «рукожоп»: выходные под машиной или рядом с ней (фото из семейного архива)

Шли годы, наша «копейка» все больше ветшала. Вот уже переднее крыло оказалось приварено к кузову обрезком бампера. Не счесть, сколько раз мне снимали номера гаишники; особо зверствовал пост на въезде в Москву с Дмитровского шоссе, причем каждый раз, когда я ехал встречать родителей в аэропорту Внуково.

— Что это?! — спросил меня в ужасе англичанин, который приехал по обмену в Москву на стажировку и которого мне поручили сопровождать. Вероятно, он решил, что машина заминирована, когда, открыв дверь, увидел странные провода, что шли от рукояток печки-обогревателя через «ветровичок» к приводам «дворников».

— Русская смекалка! — гордо ответил находчивый я. Без этого сложного механизма «дворники» отказывались возвращаться в исходное положение.

Последним аккордом добивания «Жигуля» стала оторванная кулиса. Она обломилась почти у основания, и мне пришлось приварить к огрызку небольшую трубку большего диаметра. Теперь у меня была лучшая в мире по шкале хитрозадости противоугонная сигнализация: уходя домой из машины, я прихватывал с собой ручку переключения скоростей, вынимая ее из трубки-гнезда, и со смехом рассказывал друзьям придуманный образ: угонщики вскрывают мою машину и — тут немая сцена — не понимают, как скрыться с места преступления!

Преступники, к моему разочарованию, так и не попались в мою ловушку, зато маму я чуть не довел до инфаркта. Как-то раз она взяла у меня машину, чтобы решить какие-то свои дела. Через час она позвонила мне домой, чтобы в полном ужасе сообщить:

— Сыночек, я оторвала кулису!

— Ну и силища у тебя! — посмеялся я, а потом успокоил.

Но все когда-нибудь кончается. Закончились и мои мучения. Как-то в начале зимы восемьдесят девятого мне позвонил тесть из Запорожья:

— Собирай деньги и приезжай. Я машину от завода получил!

Так в моей жизни появилась красная «шестерка» с запорожскими номерами. Чем не «Феррари» современных мажоров!

Удивительным образом все звезды сошлись. И инициатива тестя, парторга цеха крупного украинского завода, решившегося встать в очередь за авто, и удачное соотношение цены и престижа модели («шаха» ценилась, но стоила дешевле ВАЗ-21063), и наличие почти всей суммы в кармане, ибо я стал очень прилично зарабатывать частными уроками. Я не понимал, что особо радоваться тут нечему: государство уже включило печатный станок, денег у населения резко прибавилось, и добром все кончиться не могло.

Как же я холил и лелеял свою «ласточку»! Полировал, натирал «торпеду» специальным составом и даже самолично обработал днище, пороги и внутренние скрытые полости ядреной смесью «мовиля», пластилина и керосина! Вонь стояла несусветная, жена отказывалась пускать меня в постель, но на какие жертвы не пойдешь ради такого сокровища. Первая машина — это как первая любовь, такое не забывается.

И кровью сердце обливалось, когда уже через год мне пришлось заняться частным извозом, ибо учеников вдруг как отрезало. Пошли аварии, поломки — я словно душу свою на злато менял. Зато в нашем дворе я был первым, у кого появилась своя, а не папина машина! Одним словом, мажор!

Бизнес по-совковому

Девяностый год. Советский Союз умирал мучительно, смердя и выкашливая из своих отравленных пропагандой легких сгустки то ненависти, то старых обид. Старшее поколение как ошалелое носилось по митингам и спорило где только можно, доказывая, как обустроить страну, причем у каждого был свой уникальный рецепт. А молодежь бегала в поисках «бананов» и «конверсов», дрыгалась на концертах под забойный рок и вопила, что ждет перемен. Те, кто поумнее, думали, где и как заработать, желательно много.

Что нами двигало? В кругу моих приятелей, уже распрощавшихся со студенческой беззаботностью, хватало вполне упакованных личностей. Квартиры, левые заработки и даже личные машины у особо удачливых — хватало на вполне пристойную жизнь. Но мы как заведенные то и дело повторяли на своих посиделках: поезд отходит, мы можем не успеть!

Нас толкало честолюбие. Оно, как загнанный в клетку скворец, металось в груди и долбило в мозг: думай, думай — делай, делай!

Вот мы и думали, а порой делали, причем такое, что без смеха и не вспомнишь.

Как-то раз в квартире соседа, превращенной в аналог мужского клуба, за очередной партией в нарды возник План. Приятель рассказал: на углу Московской, Ярославской и Тверской областей есть село — такая Тмутаракань, где можно за бутылку водки взять ведро клюквы. Другой приятель, мой говенный квазикомпаньон и бизнес-соперник в будущем, говорит:

— Давай к твоей «шахе» прицепим мой фаркоп, возьмем у твоего деда прицеп, накупим водки и рванем делать бизнес!

Я с умным видом:

— Нужна тара под клюкву, — начитался про затоваренную у Аксенова, интеллектуал хренов.

Готовимся.

Надо купить водку. Подваливаем на колесах к магазину с черного входа, там кучкуется народ. Точно будет завоз! И прямо на наших глазах подъезжает крытый грузовик. Державин (его так приятели прозвали) мне говорит:

— Лезь под машиной прямо в подсобку, у меня одежда чистая.

Полез. Договорился. Тащу на себе два ящика водки в мешках из-под сахара. Народ бунтует — Державин быкует. Уехали.

Забили прицеп водкой и картонными коробками. Едем. Цивилизация все дальше, болота с клюквой все ближе. Я кричу в окно, подсчитывая будущие барыши и путая героев «Пятнадцатилетнего капитана»:

— Я — Себастьян Негоро, торговец огненной водой!

Асфальт кончился, пошел слалом по дороге леспромхозов. Трясет адски.

Проезжаем поселок. Державин спрашивает:

— Может, местный хозмаг заценим на ништяки? Тут, в провинции, чего только не встретишь.

Остановились, пошли в магазин. Веники и ведра. Возвращаемся — вокруг машины ходят кругами мужики.

— Шо вещем вкушного? — интересуются аборигены, шамкая траченными бытом челюстями.

У меня на машине запорожские номера. Потому отвечаю на автомате:

— Яблок нема!

Уезжаем. Тут Державин грустно вздыхает и говорит:

— А не кажется тебе, что от машины водкой воняло?

Я по тормозам. Выхожу — из клюзов прицепа льется водяра! Побили! Я давай стакан