По обе стороны океана - Даниил Григорьевич Гуревич

но и по которому мы с Юркой были лучшими в нашей группе. Этим предметом была «Радиосвязь». Мы с ним могли, не записывая, читать до ста пятидесяти знаков азбуки Морзе в минуту, что было намного больше, чем у остальных курсантов в нашей группе. И благодаря этому в дальнейшем моя морская жизнь сложится так удачно. Преподавателем радиосвязи у нас был Генрих Леонидович Ситкевич: высокий, большой, с напыщенным выражением на довольно интересном лице. Он всегда ходил в морском кителе и с пустым портфелем в руке. Мы прозвали его «шкафом». Был он довольно неплохим мужиком, добрым, но с большими амбициями, и слегка недалеким. Это был один из тех редких случаев, когда на одних амбициях человек продвигается так высоко, как потом пробился Ситкевич. В дальнейшем его и наши с Юркой жизни довольно тесно переплетутся.

В первый выходной следующего месяца ленинградцам дали на два дня увольнительные. В пятницу после занятий мы могли покинуть училище, а до восьми вечера воскресенья должны были вернуться обратно. Юра позвонил Ире, и она уже в пять часов ждала его в сквере около училища. Я же сел на автобус и поехал домой. Перед уходом я договорился с Сашкой Плешаком, что вечером зайду к нему, и мы прошвырнемся по Невскому, посидим в кафе. Еще вчера я позвонил домой и сказал, что приду в пятницу вечером. Я не стал говорить маме, что оголодал за этот месяц. Я знал, что и без моих намеков она приготовит шикарный обед. Увидев меня, мама всплеснула руками от ужаса и сразу усадила меня за уже накрытый стол. Я съел две тарелки моей любимой солянки и большую тарелку жареной картошки с глазуньей из двух яиц и антрекотом. Запил я это все вишневым компотом. Папа был в театре и очень сожалел, что мы сможем с ним увидеться только когда он приедет домой после спектакля. Маме я обещал вернуться не поздно и завтра провести весь день дома. Буду валяться на своем диване, смотреть телевизор и жрать, жрать, жрать. Плешак жил в минутах двадцати ходьбы от театра, поэтому я решил сначала заскочить туда и сделать отцу сюрприз. Да и мне самому очень хотелось его увидеть и обнять. Когда я заскочил в театр, папа был в своем кабинете. Увидев меня, он, как молодой, вскочил из-за стола и крепко обнял меня, долго не отпуская. Когда он наконец отстранился и стал рассматривать меня, я увидел в его глазах слезы. «Как же он меня любит», – подумал я и сам почувствовал, как у меня защипало в глазах.

Дом Плешака был на Лиговским проспекте третьим по счету от Жуковского. Их квартира была на пятом этаже. Когда я позвонил, дверь открыла высокая девушка, видимо, его сестра. Сашка мне рассказывал про нее. Наташа училась в девятом классе и была очень высокой, намного выше и самого Сашки, и меня. У нее было очень милое лицо с немного курносым носом. У них с Сашкой были разные отцы. Его отец погиб в Германии через несколько дней после взятия Берлина, когда Сашина мама, воевавшая вместе с ним, уже ожидала ребенка. Вернувшись домой, она через несколько лет вышла замуж и родила Наташу. Мать свою Саша обожал, а она обожала его. К отчиму Саша относился с неприязнью, а к Наташе равнодушно. Как он мне говорил, у них это с ней было взаимно. Наташа открыла дверь с улыбкой на лице. Видимо, Саша ей сказал, что я должен прийти, и она ожидала меня. Но неожиданно улыбка исчезла с ее лица, и оно мгновенно стало очень серьезным и напряженным. Как потом она сама мне сказала, влюбилась она в меня моментально, как только увидела. Кстати, больше в меня вот так, с первого взгляда, никто никогда не влюблялся. И продолжала Наташа меня любить всю свою жизнь. Даже когда много лет спустя вышла замуж за своего сослуживца.

– Вы Даня? – наконец спросила она и улыбнулась. Голос у нее был глубокий, под стать ее сложению. А улыбка сразу изменила ее лицо. Оно опять стало очень милым и притягательным.

– Да. А вы Наташа, – утвердительно сказал я и тоже улыбнулся.

– А я Наташа. Проходите. – Она посторонилась, пропуская меня.

Входная дверь вела в широкий коридор, а прямо напротив нее была широкая арка, за которой виднелась большая кухня. Наташа повернула налево, и мы вошли в комнату, посередине которой стоял накрытый стол. У стены, около высокого окна, расположился диван, на котором лежал Сашка и смотрел стоящий у противоположной стенки телевизор с выключенным звуком. Сашка же рассуждал вслух, как бы он относился к своим крепостным, если бы не произошла революция, и он по-прежнему бы владел родовым имением. Рядом с телевизором была еще одна закрытая дверь. За столом сидела женщина, на которую Сашка был очень похож. Ее глаза так же, как и у Саши, светились в улыбке. Выглядела она моложе моей матери и была намного худее.

– Лидия Алексеевна, – вставая и протягивая мне руку, представилась она.

– Старик, – поднимаясь с дивана, сказал Сашка. – Мама настояла, чтобы мы сначала пообедали, а уже потом пошли шляться. Ты не против?

– Конечно не против, – ответил я, проклиная себя, что так нажрался дома.

Но самое интересное было в том, что мне уже совсем не хотелось идти шляться с Сашкой. Мне хотелось остаться здесь. С Наташей. Не мог же я пригласить ее пойти с нами. Во-первых, она еще школьница. Сашка сказал, что она учится в девятом классе, хотя выглядит намного старше. Я лично в этом проблемы не видел. Мой отец был старше моей мамы на двенадцать лет. И еще я был уверен, что Сашке не понравится сама идея присутствия Наташи. Он наверняка думает, что в кафе мы кого-нибудь закадрим, и малолетка сестра будет нам только помехой. За обедом мы с Сашей рассказывали о нашей училищной жизни. Потом Лидия Алексеевна, которая оказалась театралкой, расспрашивала о папином театре. Я пообещал сделать им всем контрамарки. Наташа за столом в основном молчала и не сводила с меня глаз. При случае я тоже надолго задерживал на ней взгляд. Наконец Сашка сказал, что нам пора отваливать, и мы с ним ушли. Когда мы подходили к Невскому, я сказал, что мне надо позвонить Брегману, и зашел в телефонную будку. Я набрал Сашкин телефон. Подошла Наташа.

– Хочешь завтра встретиться? – спросил я.

– Конечно! Когда? – вскрикнула Наташа.

– Я буду ждать в восемь вечера на углу Жуковского и Восстания. На вашей