Феноменология религии Мирчи Элиаде - Анатолий Алексеевич Горохов

жизни: «Вера в круговорот времени, в вечное возвращение, в периодическое исчезновение мира и человечества, за которым следует появление нового мира и нового, возрожденного человечества, все эти верования свидетельствуют, прежде всего, о желании обновлять время от времени, прошлое, историю, и о вере в такую возможность. Цикл, о котором идет речь, – это, по сути, Великий Год – весьма распространенное понятие в греко-восточной терминологической системе. Открывает Великий Год сотворение мира, а завершает хаос, полное слияние всех стихий»[228]. Таким образом, «каждый год архаический человек участвует в «повторении» космогонии, особо созидательного акта»[229]. Миф о вечном возвращении – это стремление периодически возвращаться к мифологическому первоначалу, к Великому Времени. Главным здесь считается повторение архетипов и периодическое возрождение времени. «Интерес к необратимости и новизне истории – недавнее открытие в жизни человечества, – пишет Мирча Элиаде. – Напротив, архаическое человечество защищалось, как могло, от всего, что есть в истории нового и необратимого»[230]. Элиаде полагал: «Первобытный человек, придавая времени циклический характер, аннулирует его необратимость. В конечном счете, во всех обрядах и позициях мы распознаем стремление обесценить время»[231].

Здесь он вводит определение понятия миф. «Миф излагает сакральную историю, повествует о событии, произошедшем в достопамятные времена начала всех начал. Персонажи мифа – существа сверхъестественные, они действуют в легендарные времена»[232]. Главный миф у Элиаде – миф о происхождении, остальные мифы, даже эсхатологический, вытекают из него. Самое существенное решается либо при сотворении мира, либо в мифическую эпоху, когда происходили «деяния богов». Мифология – это божественная история, которая оказывает непосредственное влияние на человеческую судьбу, например, в ритуалах, связанных со смертью и возрождением растительного мира.

Затем во время зарождения греческой и индийской философии наступает демистификация привычных мифологических построений. После нее греческая и индийская мифологии не были уже для мыслящей элиты тем, чем они были для предшествующих поколений. «Периодическое освящение космического времени становится в этом случае бесполезным и ничего не значащим. Невозможно более достичь богов через космические ритмы. Религиозное значение повторения образцовых актов теряется. А повторение, лишенное религиозного содержания, с необходимостью ведет к пессимистическому взгляду на существование. Если цикличное время не доносит более первичных событий, если оно не обнаруживает таинственного присутствия богов, если оно десакрализовано, оно начинает наводить ужас, так как предстает в виде вечно вращающегося вокруг своей оси и бесконечно повторяющегося круга»[233]. Например, в Индии «религиозная и философская элиты чувствовали безысходность перед бесконечно повторяющимся цикличным временем, так как это вечное возвращение предполагало для индийских мыслителей вечный возврат к существованию благодаря карме, универсальному закону причинности. С другой стороны, время уподоблялось космической иллюзии (майя), а вечный возврат к жизни означал бесконечное продление страданий и угнетений»[234]. Но нельзя сказать, что здесь не используется идея вечного возвращения. Только теперь возвращение к истокам достигается не с помощью ритуала, а усилием мысли. Человеческая мысль стремилась понять тайну возникновения бытия. Поэтому М. Элиаде считает, что первые философские построения произошли из мифологии. Элиаде пишет: «В доктрине Платона о памяти безличной реальности наиболее удивительным мы находим продолжение архаической мысли. Расстояние между Платоном и примитивным миром слишком очевидно, чтобы описать его словами; но это расстояние не подразумевает разрыва в их преемственности. В этой доктрине Платона о идеях греческая философия обновила и переоценила архаический и универсальный миф о сказочном плероматическом illud tempus, о котором человек должен помнить, если хочет узнать истину и принять участие в бытии. Примитивный человек, также как и Платон в своей теории анамнеза, не придает значения «личным» воспоминаниям: для него имеет значение лишь миф, типичная история»[235]. Демифологизация богов классической религии привела к религиозному вакууму в Средиземноморье, в котором заняло место христианство. Элиаде пишет следующее: «Город, государство, империя, престиж греко-римской культуры являли собой великолепное и внушительное здание. Но с точки зрения живой религии все это было шатким, готовым рухнуть от столкновения с подлинным религиозным опытом»[236].

Христианство, с точки зрения Элиаде, также приемлет в себя парадигму мифа о вечном возвращении. Прежде всего, акценты переносятся им с космических на этические. «В христианстве Царство Божие уже «среди» верующих и поэтому время оно вечно актуально и доступно для каждого в любой момент путем покаяния. Периодическое возрождение мира принимает в христианстве форму возрождения человеческой личности. Но для тех, кто участвует в этом вечном «ныне» Царства Божия история кончается столь, же решительно, как и для человека архаических культур, который ее периодически отменял»[237]. Также оно сохраняет и особое литургическое время, то есть периодическое восстановление истоков, начала. «Христианский литургический год основан на периодическом и реальном повторении Рождества, Страстей, смерти и Воскресения Иисуса, со всем, что влечет за собой эта мистическая драма для христианина, то есть с личным и космическим возрождением через конкретную реактуализацию рождения, смерти и воскресения Спасителя»[238]. Можно сказать, что христианство существует в двух измерениях. С одной стороны, в линейном времени истории, с другой, в литургическом времени вечного возвращения. «Религиозный опыт христианина основывается на подражании Христу как образцу, на литургическом повторении жизни, смерти, воскрешения Господа и на одновременности жизни христианина и того времени, которое начинается с рождения в Вифлееме и временно завершается Вознесением»[239]. Таким образом, можно сказать, что «этим фактом христианство представляет собой уникальное религиозное явление, приемля в себя и уникальность истории, и литургическое приобщение к времени начала».[240]

Символы являются образцовыми моделями не только для мифов, но и для ритуалов. Если в мифе даны эти модели, то в ритуалах необходимо им следовать. Можно сказать, что «основа ритуала – симпатия, подобное вызывает подобное»[241]. Элиаде пишет, что «смысл ритуала всегда таков: согласовать личность с коллективным, с организованной жизнью и, в конечном счете, – с живым Космосом. Все человеческие действия, даже самые обыденные (ходьба, дыхание, еда, любовь и т. д.), обращаются в ритуал, т. е. в орудие деиндивидуализации и солидаризации с нормами. Человек более не одинок в таком традиционном обществе, ибо все, что им совершается, имеет экуменическую значимость, и эта значимость доступна всему сообществу»[242].

Среди ритуалов М. Элиаде особо выделяет инициации. «Обычно под инициацией понимают совокупность обрядов и устных наставлений, цель которых – радикальное изменение религиозного и социального статуса посвящаемого, утверждает он в своей книге «Тайные общества: Обряды инициации и посвящения». – В терминах философских посвящение равнозначно онтологическому изменению экзистенциального состояния. К концу испытаний неофит обретает совершенно другое существование, чем до посвящения: он становится другим»[243]. Элиаде разделяет инициации