Всеволод Кочетов, каким я его знал - Юрий Идашкин
Всеволод Кочетов, каким я его знал читать книгу онлайн
В этой статье я попытался показать Кочетова, каким он был в действительности, вернуть его фамилии заглавную букву, превратить ее из нарицательной в индивидуальную. Нельзя, безнравственно шельмовать человека за убеждения, сколь бы далекими от твоих собственных они ни были и сколь бы убедительно ни доказала история их ложность. Особенно недопустимо это в нашей советской литературе, где библейский вопрос «На ком греха нет?» обретает весьма грозное звучание. Но грех заблуждения, грех приверженности ложной вере — одно, а грех предательства и непомерного тщеславия, корыстолюбия и мздоимства, пренебрежения к нижестоящим, подобострастного самоуничижения перед власть имущими, грех бестрепетной, жаждущей щедрого вознаграждения лжи и нестеснительной неискренности, наконец, грех привычного, ставшего основой не только творческого облика, но и человеческого характера страха — совсем другое.
Я не историк и не социолог. Но, не претендуя на научность анализа, я все же решусь высказать суждения современника тех этапных событий, тем паче что эти мои суждения, как мне представляется, содержат ответ и на вопрос о мотивах деятельности Кочетова.
Сегодня лишь политическим слепцам или откровенным сталинистам приходит в голову оспаривать неоценимое историческое значение XX съезда КПСС для судеб нашей страны и, видимо, всего человечества. Но шаг, предпринятый Н.С.Хрущевым вопреки сопротивлению Президиума ЦК, да и практически всего бюрократического слоя общества, уже в первые послесъез- довские годы получил крайне противоречивое и, я сказал бы, «тормозящее» продолжение. Действительно: сегодня Хрущев публично заявлял, что если бы был лауреатом Сталинской премии, то с гордостью носил бы на груди лауреатскую медаль с профилем Сталина, а назавтра в официальном выступлении с неменьшей экспрессией восклицал, имея в виду Сталина: «Черного кобеля не отмоешь добела». Личный темперамент Хрущева, толкнувший его на утверждение о полной некомпетентности Сталина в военных делах, доходившей до рассмотрения линии фронта по глобусу, не раз сказывался и в дальнейшем, питая не столько широкое возмущение умершим диктатором, сколько недоверие ко многим разоблачениям, переходящее в глухое раздражение к их инициатору, который все неуклоннее терял свою первоначальную популярность (как у правых, так и у левых).
Разумеется, все это объяснялось не только и не столько личными недостатками Хрущева, сколько слишком глубокой, нерасторжимой его связью со сталинским режимом, за многие преступления которого он нес и личную ответственность. Если говорить обобщенно, Хрущев фактически подменил разоблачение культа личности Сталина как определенной тоталитарной модели общественно-государственного устройства осуждением Сталина и нескольких его близких соратников за преступления, которые трактовались по сути лишь как их личная вина. Совершенно очевидно, что общество, хотя и потрясенное фактами, обнародованными на XX и XXII съездах, но в известной мере ублаготворенное рядом позитивных перемен и в духовной, и в материальной сферах жизни, в значительной своей части посчитало вопрос исчерпанным: многие невинные вернулись к семьям, другим вернули честные имена, а их семьям — относительно равные возможности для нормальной жизни, тело Сталина убрали из мавзолея, нескольких его самых близких соратников исключили из партии, Берию и его приспешников казнили, на прилавках появилось немало товаров и продуктов. Если же добавить к этому стремительное падение популярности Хрущева, проводившего все более импульсивную политику на фоне все более широко насаждаемого культа собственной личности, нетрудно понять, что процесс, начатый XX съездом, быстро захлебнулся как в результате умелого сопротивления аппаратных сил, так и по вине самого Хрущева.
Но какое отношение все это имеет к Кочетову и борьбе «Октября» с «Новым миром»? Думаю, самое прямое. Приведу несколько цитат.
«А как сделать, чтобы на те должности, с которых командуют, попадали бы только достойные люди, а, скажем, не такие, как наш редактор, для которого важно одно: топают ли его сотрудники в редакционных коридорах или ходят на цыпочках, "соблюдают" или "не соблюдают", трепещут или не трепещут, а что и как они делают, как работают, куда устремлены — плевать. А их же таких, по его образу и подобию, ведь немало в начальстве, таких, которые любят ходящих на цыпочках, которые обожают лесть, подхалимство и своими личными врагами считают тех, кто говорит им в глаза правду, кто не лебезит перед ними, сохраняет свое человеческое достоинство. С теми, которые не гнут шею, которые говорят правду, наверно, общаться труднее, ладить с такими надо уметь. Но с ними же и дело пойдет по-настоящему. Потому что они не служаки, не исполнители, а творцы — маленькие ли, большие, но на своих местах они, безусловно, творцы. А те, у которых шея резиновая, которые каждое словцо начальника встречают радостными улыбками и бурными аплодисментами, — они если что и создадут, то лишь кумира из своего начальника, увы, очень часто посредственного, ординарного».
Да, вопросы поставлены верно, опасения вполне обоснованны, все мы ныне этим озабочены. Но приведенная цитата взята не из статьи, опубликованной после апрельского 1985 года пленума ЦК КПСС. Написано это было в 1964 году человеком, который поздней осенью 1941 года, будчи фронтовым корреспондентом «Ленинградской правды», в докладной записке на имя ответственного редактора писал:
«Коллектив редакции ... должен сделать для себя выводы. Рассказывая о боевых действиях, мы печатаем преимущественно "боевые эпизоды". Все они на один лад. В каждом "фашисты трусливо бегут" и дело кончается их разгромом. Полагаем, что большинство людей даже не читают эти материалы, а кто читает — не верит, хотя сами эти факты и не выдуманы. Весь народ прежде всего смотрит сообщения Советского Информбюро. Он видит, каково положение на фронтах, и теряет уважение к нам из-за того, что мы не говорим ему всей правды. Не убаюкивать нужно народ, а открыто и мужественно говорить ему правду, как бы тяжела она ни была... Надо помнить, что мы сейчас фронтовая, а не гражданская газета и что вопрос стоит о нашей жизни и смерти. А мы часто делаем секреты из таких вещей, которые отлично известны не только противнику, но и всему населению».
Был в этой докладной и такой пункт:
«О роли политотделов. В политотделе армии, в политотделах дивизий множество столов. За каждым — человек со знаками различия не ниже старшего политрука (тогда офицерское звание. — ЮЛ.). И все что-то пишут, пишут, непрерывно пишут. Нужно покончить с этим канцеляризмом, заставить политаппа- рат заняться живым делом — прежде всего бытом бойцов. Той же доставкой горячей пищи. Борьбой со вшивостью. Ведь многие бойцы по месяцу и больше не были в бане. Обстоятельства не позволяют отводить части (55-й армии Ленинградского фронта. — ЮЛ) на отдых — надо организовать санобработку людей. Все эти вопросы — кровное дело политработников».
Поскольку выше была приведена цитата из написанного в 1964 году, всякий многоопытный читатель поймет, что автор был реабилитирован после XX съезда КПСС... Но он не был осужден, а «только» исключен из партии и уволен из редакции, оставшись в блокадную зиму без продовольственных карточек... Когда одного из секретарей Ленинградского горкома партии, отвечавшего за пропаганду и агитацию, попросили помочь трудоустроить журналиста, решение об исключении которого из партии, кстати, не было утверждено райкомом, он ответил: «Пусть походит...» В блокадном зимнем Ленинграде — без продовольственных карточек и зарплаты... Автор обеих цитат — Всеволод Кочетов.
Когда историю своего исключения из партии и изгнания из редакции Кочетов рассказал в своих фронтовых
