Всеволод Кочетов, каким я его знал - Юрий Идашкин

в пролитии именно августейшей крови... Отсутствие политической культуры и ужасающие деформации правового со­знания и морально-этических представлений, детерминирован­ные вбивавшимся в головы приоритетом классовых интересов над всеми иными категориями, дают сегодня весьма тяжелые, в чем-то парадоксальные последствия. Недавно я позволил себе печатно высказать отнюдь не новую и вполне элементарную мысль о том, что обе стороны в Гражданской войне одинаково любили Отечество, но по-разному представляли его будущее. Тут же отыскался некий кандидат исторических наук, который на страницах той же газеты заявил себя потомком тех, кто косил из пулеметов офицерские батальоны, и признался, что аплоди­рует им и сегодня. Видимо, меня он счел потомком барона Вран­геля или адмирала Колчака...

Я не знаю, какова была персональная вина Врангеля и Кол­чака, Деникина и Алексеева в кровавых эксцессах Гражданской ойны. Думаю, что такой же вопрос правомерен и в отношении Якира и Буденного, Тухачевского и Примакова. Но абсолютно убежден в том, что никто не вправе ставить под сомнение искрен­ность убеждений родовитых дворян Колчака и Тухачевского, крестьянских детей Алексеева и Примакова, уроженца еврейско­го местечка Якира, которые воевали под разными знаменами в соответствии со своими представлениями о благе общего для них Отечества.

Если просвещенная часть советского общества (в нее, прав­да, не входят иные историки, писатели, философы и даже народ­ные депутаты) это начинает понимать, то на каком же основании высокомерно третируется литератор и общественный деятель Всеволод Кочетов, который, я вовсе не намерен отрицать это, придерживался по поводу путей развития страны совсем иных взглядов, нежели многие литераторы новомировской ориента­ции. Вот если бы кто-то сегодня привел документы или факты, свидетельствующие о том, что Кочетов писал доносы на коллег, совершал поступки, во все времена и при любых обстоятельствах расцениваемые как подлость, если бы он, как многие вполне ува­жаемые ныне советские писатели, устно и печатно выступал с антисемитскими выступлениями, то поношения в его адрес были бы оправданными. Но примечательно, что если при жизни Коче­това о нем широко распространяли клеветнические измышле­ния, например, о том, что он под Ленинградом построил дачу на старом захоронении (у него вообще никогда и нигде не было соб­ственной дачи), или о его «зоологическом антисемитизме» (его вдова — еврейка, а среди членов редактората и постоянных авто­ров «Октября» евреев было больше, чем в любом сегодняшнем левом советском ежемесячнике), то в период перестройки ему инкриминируют лишь политические убеждения, да и то подчер­кивают, как, например, Д.Гранин в «Огоньке», их поразитель­ную искренность.

Но я рискну свидетельствовать, что и с политическими взглядами Кочетова дело обстояло отнюдь не так однозначно, как иные авторы пытаются ныне представить. Начать с того, что ни в одной из публицистических статей Кочетова никогда не со­держались призывы к репрессиям. Да, он истово верил в то, что с социалистической революцией примирились отнюдь не все, был убежден, что наши инакомыслящие объективно «льют воду на мельницу мирового империализма», усматривал связь между деятельностью империалистических разведок и независимой об­щественной мыслью в СССР. Но не будем все же забывать, в ка­кое время он жил, не будем забывать и то, что, борясь против опасностей, которые, как ему представлялось, грозили социа­лизму, оказавшихся на поверку фантомами, он, в отличие, напри­мер, от М.Шолохова, не квалифицировал приговор А.Синяв- скому и Ю. Даниэлю как проявление социалистического гуманиз­ма; в отличие от А.Прокофьева и М.Алексеева, А.Иванова и Н.Шундика, не требовал разгрома редакции «Нового мира» и, в отличие от многих ныне здравствующих и вполне процветаюших в период перестройки писателей, не клеймил А.Сахарова и А.Солженицына.

Я вовсе не хочу этим сказать, что он осуждал процесс Си­нявского и Даниэля, был согласен с линией «Нового мира» или приветствовал идеи Сахарова и Солженицына. Я только хочу подчеркнуть, что у него были весьма твердые представления об этике политической полемики, в соответствии с которыми он на­печатал в «Октябре» статьи Н.Сергованцева и Д.Старикова с до­вольно резкой критикой соответственно повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича» и поэмы Твардовского «Теркин на том свете», но категорически, несмотря на все уговоры, отка­зался подписать пресловутое «письмо одиннадцати» и никогда не клеймил Сахарова и Солженицына предателями и «власовцами».

Сейчас уже почти никто не помнит, а молодые люди просто не знают, что почти неправдоподобный для того времени факт публикации повести Э.Казакевича «Синяя тетрадь» состоялся при Кочетове в «Октябре», что именно Кочетов напечатал всеми печатными органами отвергнутую поэму И.Сельвинского «Три богатыря», что «Октябрь» и лично Кочетов энергично поддержи­вал Н.Рубцова, А.Передреева, В.Шукшина, а последний благо­даря личному влиянию Кочетова был прописан в Москве. Не­давно «Правда» напечатала трогательную историю о том, как прописала Шукшина в своей квартире сотрудница редакции «Ок­тября» О.М.Румянцева, с дочерью которой был близок Шукшин. Но забыла «Правда» упомянуть о главном: разрешение на про­писку добыл Кочетов через тогдашнего начальника московской милиции Н.Сизова, принесшего в «Октябрь» рукопись романа. Именно Кочетов напечатал весьма крамольные для того време­ни роман Л. Первомайского «Дикий мед», экологические статьи и очерки В.Чивилихина и В.Бритвина, по сути, открывшие эко­логическую кампанию в советской литературе.

Не найдешь в современной прессе и упоминания о громком скандале, который в «Октябре» учинил в свое время один из глав­ных литературных мракобесов сороковых-пятидесятых годов Михаил Бубеннов, автор печальной памяти статей в «Правде», рассчитанных на уничтожение В.Гроссмана и В.Катаева. Бубен­нов, доставшийся Кочетову в наследство от предыдущего главно­го редактора «Октября» Ф.Панферова в качестве члена редкол­легии, в определенный момент усмотрел в деятельности Кочето­ва в «Октябре» недопустимую идеологическую широту. В ка­честве предлога он избрал публикацию довольно ординарного с точки зрения художественной романа начинающего писателя И.Коваленко «Откровение юного Слоева» и в привычном для себя погромном стиле «высек» это произведение на страницах «Литературной газеты», обвинив заодно Кочетова не только в объективной «смычке с журналом Юность"», но и в игнорирова­нии мнений членов редколлегии, которые, разумеется, не могут позволить подобные идеологические шатания. После публика­ции статьи Бубеннов предъявил Кочетову ультиматум: немед­ленно убрать из состава редколлегии чуждых по крови Стари­кова и Идашкина, через которых, очевидно, осуществляется про­никновение в редакцию идеологической скверны. По прошест­вии двадцати лет смею утверждать, что хотя ни у Старикова, ни у автора этих строк никогда не было и не могло быть ничего общего с фанатическим черносотенцем Бубенновым, но и обви­нения, что мы в то время были в «Октябре» «пятой колонной» «Нового мира» или «Юности», увы, не имеют под собой никакой почвы, как бы романтически и привлекательно для сегодняшней моей репутации ни выглядела эта версия. В случае невыполнения своих требований Бубеннов, поначалу поддержанный А.Первенцевым и П.Строковым, угрожал добиться через ЦК снятия Коче­това. Впрочем, Первенцев и Строков быстро отказались от бун­та,