Письма моей памяти. Непридуманная повесть, рассказы, публицистика - Анна Давидовна Краснопёрко
Письма моей памяти. Непридуманная повесть, рассказы, публицистика читать книгу онлайн
Минское гетто до сих пор остается незаживающей раной на теле Европы. В годы Второй мировой здесь гибли тысячи евреев СССР, а также евреи, вывезенные в Минск из Германии, Австрии, Чехии… Еще не все тайны гетто открыты, не все истории рассказаны…
Впервые на русском языке как отдельная книга представлена документальная повесть минчанки Анны Краснопёрко «Письма моей памяти». Когда в Минск пришла война, Анне было почти 16 лет. Она – свидетель, всё видевший, всё помнивший и впоследствии сумевший написать об этом.
Повесть «Письма моей памяти» дополняют партизанские рассказы автора, также впервые публикуемые на русском языке, и ее очерк о Германии. Завершают издание послесловия мужа и сына Анны Краснопёрко о том, как жила семья и как создавалась книга.
В прозе и публицистике, в своих публичных выступлениях Анна Краснопёрко говорила о том, что война выявляет и худшее, и лучшее, что есть в человеке, дает примеры высочайшего проявления духа всех людей, без деления на национальности, – русских, немцев, евреев, белорусов…
Жутко глядеть на их эмблему – череп и кости.
Полевая жандармерия – в светло-серо-зеленой форме. На груди у них цепь с бляхой, которая напоминает полумесяц.
Наверное, тут ходят солдаты и офицеры и других родов войск. Мы не разбираемся в этом. Одно чувствуем: форма ненавистная, отвратительная. Серо-зелено-черная чума!
Приказ о создании гетто
Голод заглушаем семечками. Все в городе лузгают их. Люди где-то нашли семечки на складе и кинулись туда. Тата Дроздова с Замковой улицы поделилась с нами. По-прежнему бродим по городу в поисках ночлега.
Ночуем в руинах. Моемся в Свислочи. От грязи и тоски завелись вши. Боимся их так же, как и голода.
Скоро запретят ходить по городу. Говорят, что евреев выселят в особый район…
На Юбилейной площади останавливаемся у старой афиши. Дома здесь не сожжены и афиши целы. Одна из них сообщает, что в белорусском театре спектакль «Последние». Режиссер – Михаил Зоров.
В этот театр я со своей подружкой Нилой Кунцевич ходила почти каждую неделю. Ее двоюродный брат был там художником-декоратором. Черноволосый, с выразительным лицом, он был похож на артиста. Легкая походка, уверенный баритон, внимательные глаза. Где он теперь? Наверное, как и наш папа, пошел на фронт…
А у Нилы такие же мягкие, как у брата, глаза. Где Нила? Где режиссер Зоров? Интересно, он еврей или славянин? До войны никто из нас не думал об этом. Жили себе люди рядом дружно, хорошо.
Рядом с афишей объявление. И смысл его страшен, и слова в нем нечеловеческие. Инна тянет меня за руку, но я, прикованная к афише, вслух читаю, что граждане еврейского происхождения должны зарегистрироваться в «юденрате» и жить в специально отведенном для них районе, в гетто. Приказ большой, каждый пункт его ужасен.
«Жиды», «гетто» – слова обжигают, вызывают боль и обиду, как пощечина.
– А что такое жиды? – спрашивает меня Инна.
Слезы застилают глаза, душит обида.
– Это злое, мерзкое слово. Тех, кто обзывает им людей, отдают под суд и штрафуют.
– И немцев отдадут под суд? – спрашивает сестренка.
– Отдадут обязательно.
…На соседнем доме снова объявление: «Жиды и коммунисты обязаны…»
Сестра
Как у нас хватает сил таскать ноги – не знаю. Оставляем бабушку в надежном месте, в руинах, и снова ходим по городу. Ищем маму, ищем еду. Блуждаем в районе Подгорного переулка, где жили до войны, ходим по Советской, мимо Большого сквера.
Вон немец бросил собаке хлеб. Та не стала есть. Подобрать не успели. Какая-то девочка опередила нас.
Издалека видим тьму-тьмущую людей, которых гонят по Советской. Опять военнопленные… Колонны приблизились к нам. Какая-то девушка бросается к немцу, охранявшему колонну.
– Lieber Herr, – показывает она на пленного. – Das ist mein Bruder[2]… – Сует бумагу, должно быть, какой-то документ.
Удивительно, но немец выталкивает пленного из колонны. Девушка тянет его в руины бывшего кинотеатра «Красная звезда».
– Вот это дивчина! – говорит пожилой человек, что стоит рядом. – Молодчина. Не первого уже спасает.
Приход мамы
Это чудо! Мама пришла. Увидела нас на улице возле бывшего дома. Она шла из Волковыска с раненой ногой! Невероятно!.. Какая она у нас волевая и мужественная! И сразу стало легче на душе.
Мы рассказываем маме, как папа ушел на фронт, как сосед вывел меня, Инну и бабушку на Могилевское шоссе, как в Дукоре нас догнали немцы, рассказываем обо всем пережитом.
Мама предлагает пойти на Замковую улицу к ее земляку Иосифу Симановичу. Мы говорим, что уже были у него. Семья Симановичей, наверное, эвакуировалась, но квартира уцелела. А вдруг и в самом деле найдем там пристанище? Если не в его квартире, так, может, в другой?
…Замковая улица входит в территорию гетто.
Прощание с Татой
Жители нееврейской национальности, которые проживают на территории будущего гетто, должны перебраться в другую часть города. Моя подружка Тата – Танечка Дроздова, которая живет на Замковой, переезжает куда-то на Грушевку. Их семья не успела эвакуироваться.
Мы сидим на ступеньках высокой каменной лестницы. Вот-вот Тата уедет отсюда. Доведется ли нам встретиться?
Белокурые прямые волосы обрамляют круглое печальное лицо девочки. Узкие серые глаза стали совсем как щелки. Она с ненавистью рассказывает про знакомого парня, который пошел в прислужники к немцам. Вспоминаем общих знакомых.
А потом я рассказываю про того военнопленного, который пел «Тучи над городом встали».
– Я буду приходить сюда, – говорит Тата. – Только отец сказал, что мы в городе не задержимся, поедем куда-нибудь в деревню.
Это наше прощание. Тата оглядывает родные места, где все дорого с детства. Что ждет их на новом месте?
Желтые латки
Вышел новый приказ: евреи должны носить круглые латки желтого цвета. Указывается их размер, место, где они должны быть пришиты. Одна заплата на груди, другая на спине. За неподчинение приказу – смертная казнь. Так что нам теперь положено ходить с желтым клеймом.
* * *
Уже есть приказ, что председателем юденрата – еврейского комитета в гетто – назначается Илья Мушкин.
* * *
«Контрибуция» – для меня это слово из учебников по истории. И вот она, контрибуция, наяву. Все евреи должны сдать золото, серебро, ценности, чтобы выплатить контрибуцию.
У нас ничего этого нет. Единственное богатство – ключ от довоенной квартиры. Я не выбрасываю его, он напоминает мне о недавней жизни.
Встреча с Асей
По приказу немцев все трудоспособные евреи собираются около юденрата. Там комплектуются колонны, которые направляются на работу в город, за границы гетто.
Мы с мамой пришли туда. Встретили Асечку Воробейчик с ее мамой. Ася – моя школьная подружка. Договорились держаться вместе, попросились в одну колонну, чтоб не разлучаться.
Тут уже есть наши девчата: прежде очень веселая Валя Глазова, красавица Софа Сагальчик, умница Беба Цвайг.
То, что мы с Асей встретились, очень важно для нас.
Старая Тэма
Мы живем на Замковой в доме старухи Тэмы. В гетто на человека отведено два метра. Только есть ли они, те два метра, на каждого? Старая Тэма высоченная, высохшая, будто мумия. Лицо иссечено глубокими морщинами.
Она живет какой-то своей жизнью, по своим законам. В
