Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф

почти компенсировать это – не тем, что я могу получить от путешествия, а теми новостями, которые я теперь могу передать тебе. Когда ты снова приедешь в Европу – когда ты снова пересечешь Атлантику, – ты также должна пересечь большую часть Европы и приехать в Венгрию. Здесь, в Будапеште, ты должна воспользоваться услугами двух или трех интеллигентных венгров, говорящих по-английски, – я могу сообщить тебе их имена и адреса. К сожалению, у меня не было с собой этих людей с самого начала, многие вещи, которые я видел, могу описать, не зная точно, что они означают, хотя мой ум расшифровал большинство вещей, и сегодня, проконсультировавшись с венгром, я обнаружил, что большинство моих догадок были правильными. Вчера, в шесть часов утра, меня разбудили служащие отеля, и я отправился на Восточный вокзал. В семь часов я уехал с вокзала на скоростном поезде, направляющемся в деревню Мезё-Кёвесд, примерно в ста милях отсюда. Куда именно, я не знал, потому что перед поездкой не посмотрел на карте где это место и был так очарован своими фантазиями, что с тех пор не решался посмотреть на карту. Это не могл быть запад, в сторону Вены, ведь я приехал именно туда; не думаю, что это могло быть север, ведь границы Чехии находятся всего в 25 милях от Будапешта. Я не думаю, что это могло быть на юге, через великую равнину Альфёльд, которая простирается до Юго-Славии, потому что, хотя я ехал по огромной и унылой равнине и нашел этот город, посаженный в грязь на равнине, я мог видеть невысокие холмы вдалеке. Теперь я уверен, что ехал на бухарестском экспрессе – кондуктор на вокзале спросил, туда ли я еду, – Мезё-Кёвесд находится к востоку или юго-востоку от Будапешта. Стоял серый сырой туманный день из тех, что в это время года, кажется, поражают всю Европу от Англии до Венгрии и даже дальше. Пейзаж был удручающим. Некоторое время после отъезда из Будапешта виднелись невысокие холмы и унылая местность – возможно, и сейчас все выглядит уныло. Затем, на протяжении большей части пути, простиралась огромная грязная равнина, тянувшаяся бесконечно долго, пока она не скрылась в дымке на горизонте. Эта великая равнина – одна огромная ферма: земля испещрена полосами вспаханного поля и полосами зеленого невспаханного поля [Здесь Вулф разделил свое письмо и пометил его как «Вторая часть письма», чтобы из-за большого объема поместить каждую половину в отдельный конверт] – эти длинные полосы тянутся до горизонта, насколько хватает зрения. Это также усиливает впечатление безнадежности.

Алине Бернштейн

Вторник, вечер, 13 ноября 1928 года

Дорогая Алина:

Завтра я возвращаюсь в Вену, потом в Италию, а затем домой. Я не буду задерживаться в Италии, хотя мне хотелось бы увидеть что-нибудь во Флоренции и Риме. Я видел достаточно – все, что я могу вместить в настоящее время. Временами меня распирает от моего большого невежества; но другие люди тоже невежественны, у меня есть такой же шанс научиться, как и у других людей. Однако на самом деле я чувствую не столько свое невежество, сколько непомерный океан хлама, через который приходится пробираться в этом мире, прежде чем прийти к чему-то хорошему. Дело не в том, что искусство долгий процесс, а в том, что хлам бесконечен. Дорогая, сердце мое радуется при одной мысли – как бы мне хотелось увидеть твое лицо, утопающее в улыбкае и любви. Я должен закончить рассказ о Мезё-Кёвесде, ибо это одно из приятных мест. Я приехал туда чуть раньше десяти часов – поезд остановился на унылой станции, окруженной бескрайними грязными полями. Сначала я не понял, где находится деревня – вдалеке показались разбросанные дома, – я пошел прочь от станции по огромному полю грязи. На этом поле собралось множество молодых людей из деревни; раздались звуки горна, и они выстроились в военные ряды – от маленьких мальчиков до молодых парней 18-20 лет. Шел дождь, кругом были лужи, большие жирные утки и гуси были всюду – на грязных улицах, в полях и во дворах всех домов. Я был ужасно подавлен, и задавался вопросом, зачем я приехал сюда – место казалось таким бесплодным, таким потерянным, я подумал, что Россия должна быть такой же. Но тут я услышал вдалеке звон церковного колокола, из маленьких белых домиков, окаймлявших дорогу, стали спешить женщины, одетые в эти удивительные костюмы. Наконец я добрался до главной улицы – это была еще одна грязная яма, но, похоже, первоначально она была вымощена. Я свернул налево – не сторону центра, а подальше от главной части города, – и шел по этой улице довольно долго, пока вдруг последний белый домик деревни не остался позади, и начались огромные мокрые поля, а грязная дорога устремилась прямо в вечность. Я понял, что большинство людей, которых я видел, шли в противоположном направлении. Я развернулся и пошел назад так быстро, как только мог – все люди смотрели на меня, перешептывались, хмурились и хихикали, маленькие дети в странных костюмах смеялись надо мной – любой из этих людей остановил бы движение в Нью-Йорке – дети находили меня странным и комичным, но мужчины с их вышитыми фартуками и нелепыми шляпами-дерби, торчащими прямо из головы, и женщины в их странных костюмах не казались детям странными. Вскоре я увидел впереди церковь и стал проходить мимо маленьких магазинчиков деревни. Это очень грешное место – все было открыто и занималось бизнесом. Полагаю, люди работают в течение недели, а воскресенье – лучший день для продаж и торговли. Улица выходила на площадь перед церковью – очевидно, это был центр города. На рынке шла оживленная торговля фруктами и овощами, а десятки мужчин слонялись группами, бездельничая и сплетничая, как это принято в наших маленьких городках. Я направился прямо к церкви, предоставив всему рынку новую тему для сплетен, вошел в нее и обнаружил, что она переполнена. В маленьком холодном притворе у дверей толпилось несколько пожилых женщин, бормотавших службу или стоявших на коленях на грязном бетоне возле дверей. Я вошел в церковь и встал у дверей. Священник в роскошном облачении читал проповедь – церковь была переполнена: все проходы и свободное пространство, а также сиденья были заполнены людьми. На одной длинной скамье сидели все замужние женщины в черных конусообразных чепцах и костюмах. В другой части сидели старики, главные мужчины этого города, я полагаю, в тех замечательных одеяниях, которые являются одними из немногих красивых вещей, виденных мною в Венгрии, ибо