Жребий Пастыря. Жизнь и церковное служение патриарха Московского и всея Руси Тихона (Белавина). 1865–1925 - Михаил Иванович Одинцов

Действительно, после опубликования Указа началось массовое отпадение людей от государственной церкви[57]. Сотни тысяч подданных империи, ранее насильственно обращенных в православие, уходили в католичество, протестантство и даже в мусульманство.

В либеральных кругах Указ воспринимался лишь как один из первых, весьма робких, необходимых шагов на пути утверждения в России свободы совести. Как писал профессор М.А. Рейснер, указ утверждал не всеобщую свободу совести, а представлял из себя лишь «временное изъятие из системы всеобщего гнета» той части верующего населения, что ранее жестоко преследовалась – отдельные направления «сектантства», католики, униаты, мусульмане, старообрядцы[58].

В публичных высказываниях представителей либеральных кругов господствовал скепсис относительно решительности государства реализовать обещания ввести в стране свободу совести, отказаться от уголовно-административного преследования инаковерующих. Не устраивало либералов и то, что вместо свободы совести общество лишь «хотят осчастливить веротерпимостью», причем в отношении незначительного числа исповеданий инаковерующих [59]. И, вместе с тем, сохранялось прежнее господствующее положение Православной церкви, ее тесные узы с государством, монополия на религиозную пропаганду и административное преследование инаковерующих[60].

С.Ю. Витте, председатель Совета министров Российской империи в 1905–1906 гг.

[Из открытых источников]

Обобщенную оценку указа от 17 апреля со стороны либеральной общественности сформулировал С.Н. Булгаков, писавший:

Мы не верим в совместимость начал этого указа со всем нашим строем, которому он так противоречит. Здесь возможно только одно из двух: или произойдет коренное изменение всего строя, и неизбежным и само собой разумеющимся последствием этой ломки в числе других личных прав явится и свобода совести, или же начала указа будут какими-нибудь «временными правилами» и министерскими указами искажены до неузнаваемости… Закрывать глаза на эту окончательную импотенцию бюрократического строя осуществить в полной мере хотя бы религиозную веротерпимость было бы преступным легкомыслием. Одно из двух: или указ 17 апреля есть лишь первый шаг в ряду коренных реформ, которые только и могут укрепить его начала, или же он, в лучшем случае, будет отнесен историей к числу несовершенных благих порывов[61].

* * *

В начале октября 1905 г. император Николай II в поисках способов усмирения революции колебался между дарованием ограниченных свобод и введением неограниченной диктатуры. В конце концов, он сделал выбор в пользу С.Ю. Витте и его редакции проекта Манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка», которым и предполагалось «усмирить» революцию. В его первом пункте содержалось обещание «даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов» [62]. 19 октября С.Ю. Витте был назначен председателем вновь созданного Совета министров, который становился постоянным высшим правительственным учреждением. На правительство в целом и была возложена реализация обещаний императора.

Манифест оказал воздействие на реформирование российского общества, по крайней мере, в трех направлениях: им положено начало пересмотру законодательных актов, регулирующих социально-политическое и национально-государственное устройство России; он стал правовой базой для образования легальных политических партий и был положен в основу законопроектов, по-новому регламентировавших деятельность религиозных организаций и их взаимоотношения с государством.

Одновременно в эти же месяцы в обстановке строжайшей секретности в Государственной канцелярии Государственного совета Российской империи велась работа над новой редакцией Основных законов Российской империи. Первоначальный проект представлял собой компиляцию норм из различных европейских конституций. Предложена была и такая новация, как специальная глава «О правах российских подданных». Среди «даруемых» прав – свобода совести и вероисповедания, включавшие равенство перед законом всех подданных, независимо от происхождения и вероисповедания; равенство в правах подданных как исповедовавших господствующую религию, так и «инородцев».

20 марта 1906 г. С.Ю. Витте представил проект Основных законов императору. Председатель Совета министров при этом предложил основную статью о религиозной свободе в следующей редакции: «Российские подданные пользуются свободою вероисповедания по велениям своей совести. Условия перехода из одного вероисповедания и вероучения в другое определяются законом». 23 апреля, буквально за четыре дня до открытия заседаний Думы, проект был утвержден императором и опубликован. Согласно новой редакции Основных государственных законов император сохранял всю полноту власти по управлению страной через ответственные только перед ним министерства, руководство внешней политикой, управление армией и флотом; он мог издавать в перерыве между сессиями Государственной думы законы, которые затем лишь формально утверждались ею (ст. 87 Основных законов). Без изменений, лишь с незначительными редакционными поправками, осталась глава «О вере», определявшая взаимоотношения государства и Православной церкви и обеспечившая ее особое положение и привилегии. В главе же «О правах и обязанностях российских подданных» сохранилась лишь одна статья (81), касавшаяся вопросов веры, гласившая: «Российские подданные пользуются свободою веры. Условия пользования этою свободою определяются законом»[63]. Однако статья эта без четко и конкретно разработанного законодательства обречена была оставаться всего-навсего декларацией, отнюдь не гарантирующей прав подданных в выборе религии. Разработка законопроектов по конкретным направлениям религиозного законодательства была возложена на министерство внутренних дел.

Как видим, государство и в условиях революции продолжало ориентироваться на сохранение особых отношений с Российской православной церковью, и стремилось опереться на нее в период политической нестабильности. Не предполагалось вводить какие-либо принципиальные конструктивные изменения ни в целом в вероисповедную политику, ни в положение всех других религиозных объединений.

Вместе с тем, российское общество, можно сказать, впервые получившее возможность публичного обсуждения вероисповедных проблем, было предрасположено к более радикальным шагам. Периодические партийные, общественные и частные издания были переполнены статьями на эти темы. В них возможность проведения вероисповедных реформ жестко увязывалась с политическими преобразованиями в стране. Под особенным огнем критики оказался исторический девиз последних столетий российской власти: «Православие. Самодержавие. Народность», который, по мнению оппозиционных партий, представлял «символ политического строя, бесповоротно отошедшего в вечность».

Политические партии, бурно нарождавшиеся в России в 1905–1906 гг., число которых достигало, по некоторым оценкам, около 40, в своих программных документах и на страницах партийной прессы фиксировали неразрешенность «религиозного вопроса», наличие «стеснений» и «несвободы» в вопросах веры, предлагали свое видение разрешения этого вопроса.

Документальные материалы партий, союзов и движений, собранные В. Ивановичем[64], представлены в таблице:

Программные положения российских партий и союзов[65] [66]

Сравнительный анализ показывает, что большинство партий выступало за равенство граждан вне зависимости от их религиозной принадлежности (16 из 22), за свободу совести и вероисповеданий (по 12 из 22). Достаточно распространенным было и требование конфискации (или выкупа) монастырских и церковных земель (5 из 22), что отражало господствующее среди крестьянства настроение. Даже кадеты в своей аграрной программе указывали на необходимость создания «государственного запаса» земли,