Американская герилья. Как мы взрывали Белый дом и боролись против войны во Вьетнаме - Билл Айерс

«Все, что нам нужно», – это любовь, говорили мы. Все это чистый миф, но тогда мы верили в это всем сердцем и тоже пытались жить по этому принципу.

Диана быстро стала моим наставником в классе, повторяя важные уроки по мере того, как я постепенно осваивался. «Посмотри на Кори», – шептала она, а затем отходила в сторону, с любопытством и небольшим благоговением наблюдая, как Кори неустанно экспериментирует с деревянными блоками, пытаясь соединить два столба, которые он сооружал. Посмотрите на Дарлин… Посмотрите на Рене… Она хотела, чтобы я осознал силу наблюдения, и она хотела, чтобы я серьезно относился к работе и усилиям детей, чтобы не придавать большого значения действиям взрослых, учителей. «Дети знают все, – сказала она. – Я все знала в детстве, но кого это волновало?»

Я ощупью продвигался к преподаванию, и Диана убедила меня уделять больше внимания нашим детям, трехмерным существам, по ее словам, очень похожим на нас, с надеждами, предпочтениями и уникальным опытом, который необходимо каким-то образом учитывать. По ее словам, если вы продолжаете расширять контекст, расширять задачи, предлагать новые инструменты и возможности, у вас есть реальный шанс добиться успеха в работе с детьми.

Группа наших школьных и университетских друзей по движению часто встречалась в Гильдии кинематографистов на просмотр фильма, а затем отправлялась в профсоюз выпить кофе и поболтать допоздна. Однажды вечером мы посмотрели «Битва за Алжир», фильм о борьбе за независимость Алжира, и почувствовали, как это часто бывало с нами тогда, переполняющее чувство нашей особенности, исключительной удачи в том, что мы молоды, бодры и полны желания вступить в ожидающий мир – в конце концов, так много всего отчаянно нуждалось в ремонте, и вот мы здесь, полные ожидания, целеустремленные, горячие желанием знать и делать. Жить.

Вечер подошел к концу, и люди начали расходиться. Диана наконец сказала, что ей тоже пора идти, и я предложил прогуляться с ней. Я почувствовал острый, настойчивый укол в тот момент, когда встретил ее, за которым последовала нехарактерная для меня застенчивость, когда мы остались наедине, неуклюжесть, которая продолжалась месяцами. Теперь мы были бок о бок, одни.

Мы направились по Стейт-стрит, почти пустынной в этот час. Диана, как обычно, рассказывала о времени, проведенном вдали от Америки, о том, как все меняется, когда уезжаешь и оглядываешься назад. Я слушал и, конечно, соглашался, но большая часть моего разума просто ругала меня: «Протяни руку и коснись ее руки, глупец. Остановись и посмотри ей в лицо. Поцелуй ее». Я не мог. Мне отчаянно хотелось заняться с ней любовью, но я не мог собраться с силами даже для того, чтобы взять ее за руку.

Она замолчала, и мы некоторое время шли молча, в голове у меня трещало от дурных предчувствий. «Досчитаю до пяти, – подумал я, – а потом. Нет, я досчитаю до десяти. Один… два… три…» Она нарушила молчание. Снова до одного.

Так продолжалось всю дорогу до ее двери. Минуту мы стояли молча. Раз… два… «Хочешь подняться на чай?» – она предложила. Отлично. Я уже бывал в ее маленькой квартирке раньше. Она была заполнена фотографиями детей, ткаными изделиями майя, глиняными чашами и подсвечниками. Над ее столом висел вставленный в рамку отрывок из «Письма Мартина Лютера Кинга младшего из городской тюрьмы Бирмингема»: «Я должен признаться, – писал он, – что я был серьезно разочарован умеренными белыми. Я почти пришел к прискорбному выводу, что величайшим камнем преткновения для негров на пути к свободе является не член совета белых граждан или член Ку-клукс-клана, а белый умеренный, который больше предан “порядку”, чем справедливости, который предпочитает негативный мир, заключающийся в отсутствии напряженности, позитивному миру, заключающемуся в присутствии справедливости… Нам придется покаяться в этом поколении не только за язвительные слова и действия плохих людей, но и за ужасающее молчание хороших людей».

Она зажгла масляную лампу, закипятила воду, пока я сидел на маленьком диванчике. Как только она сядет, сказал я себе, я спрошу. Раз… два… Я потерял дар речи.

Когда чай был готов, она принесла молоко и сахар, налила две чашки, сделала глоток из своей и устроилась на подлокотнике дивана. Снова тишина – я был весь в движении и безумии внутри, но безнадежно парализован снаружи.

А затем ее рука медленно потянулась к моей, и мой разум содрогнулся. Мне захотелось вскочить и убежать. Она придвинулась ближе. Она коснулась моей руки, а затем уверенно взяла ее в свои, твердо прошептав: «Я хочу поцеловать тебя сейчас». Внезапно я осознал, что дышу, но не знал, где кончается мое дыхание и начинается ее. «Пожалуйста», – ответил я, что-то среднее между согласием и капитуляцией. Я был готов умолять, но она ничего не просила, совсем ничего.

Глава седьмая

Вьетнам, который никогда не был так далеко, гипнотизировал меня, всех нас – во Вьетнаме не было фиксированных границ или жестких линий между реальным и нереальным, видимым и скрытым. Вещи могли быть как реальными, так и нереальными, или реальными в одних аспектах, нереальными в других, и поэтому меня привлекло противоречие. Бесчисленные деревни в сельской местности находились под контролем правительства для одних целей, партизан – для других. Или одна днем, другая ночью. Это было не так просто, и многое зависело от вашего угла зрения. Фантазии о Северном и Южном Вьетнаме тоже играли большую роль в политике, стратегии и тактике, но граница была всего лишь выдумкой, фикцией. Это было реально и нереально.

Сельская местность была заминирована сверху донизу – пышно выглядящая земля была готова взорваться при любом неосторожном шаге. Американцы были напуганы, а почему бы и нет? Они организовали навязчивую операцию по поиску туннелей и шахт, и куда бы они ни посмотрели, сложная сеть прорастала все глубже и глубже.

Тре прикрепил огромную карту Вьетнама – примерно три на четыре фута – к стене своей спальни, и каждый день после чтения Times и просмотра новостей мы удалялись, чтобы постоять перед ней, пытаясь разобраться в происходящем. В конце концов он достал цветные кнопки и нанес на карту то, что он назвал регрессом войны, – военную комнату Пентагона, но полностью зазеркальную. Мы знали больше о земельной реформе в провинциях, чем о работе U.S. Steel или General Motors.

Во Вьетнаме были слои за слоями, значения внутри значений, колеса внутри колес. В газетах сообщалось, что правительственный патруль обнаружил вход в туннель недалеко от оспариваемой деревни. Слезоточивым газом были спасены двое жителей деревни, которые бежали при приближении американцев. Двое были