Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф

был слишком безумным, чтобы бояться их. Мне казалось, что я тону в грязи, на самом деле это была моя кровь, она лилась из моей головы и заливала глаза. Во мне была жива одна яркая искра здравомыслия. Она взывала к тебе, не для того чтобы ты помогла, а потому что мне казалось, что я потерян. С жалостью и ужасом я думал о море, которое разделяет нас, сначала думал об Атлантическом океане, (утопая в грязи в крови, я слышал шум морских волн от Европы до Америки) а потом думал о море житейском, которое разделяет нас, себя я видел в кровавом аду, рычащим как зверь, а тебя, прекрасную, способную искупить меня, я видел на другом конце вселенной.

Я тонул в океане грязи, задыхался, захлебывался. Я чувствовал, как тела с тяжестью наваливаются на меня. Я приподнялся под ними, словно пытался вынырнуть из ужасных зыбучих песков. Потом мои ноги расползлись по грязи, я снова погрузился в бездонную жижу. Грязь, словно моя кровь из раны, заливала глаза и душила меня. Я не знал, что истекаю кровью.

Не знаю как, но я снова оказался на ногах, и двинулся навстречу темным фигурам, они бежали ко мне. Когда я оказался в грязи, мне показалось, что на меня навалилась толпа, но их было не более трех. Я помню, что дрался с двумя мужчинами. Позже появилась женщина, она царапала мое лицо ногтями. Мужчина поменьше бросился на меня, я ударил его кулаком. Он упал в грязь, больше я его не видел, и встретился с ним вновь в полицейском участке. Повернувшись к другому мужчине, он был крупнее, я увидел, как он замахнулся на меня. Это был неуклюжий удар, от которого даже мальчишка мог бы уклониться, но я был слишком пьян, чтобы уклоняться или замечать удары. Удар пришелся мне по носу, я почувствовал хруст сломанного хряща. Я ударил в ответ, промахнулся, ударил еще раз и повалил его в грязь. Он поднялся, мы боролись в грязи, захлебываясь кровью, я хотел убить ему или умереть. Я со всей силы бросил его на землю, я не видел его, но вцепился руками в его лицо, он душил меня, но вскоре перестал. Я собирался держать его так, пока он не испустит дух. Женщина лежала на спине, она кричала, била меня по голове, царапала лицо и глаза. Она кричала: «Оставь моего мужчину в покое!» («Lassen Mir den Mann stehen» – как я помню). Подошли люди и оттащили меня от мужчины. Женщина и мужчина кричали на меня, но я не мог разобрать ничего, кроме слов женщины: «Оставь моего мужчину в покое». Этот крик, глубоко тронул меня, потому что, я увидел в ней тебя, иногда я вижу тебя во всех женщинах. Они ушли, куда, я не знал, но позже я видел их в полицейском участке, возможно, они ушли туда. Возможно, это звучит глупо, я стал искать свою шляпу в грязи, не смотря на то, что она стала старой и грязной тряпкой. Вокруг меня собралось несколько немцев, они кричали и жестикулировали, а один мужчина кричал без остановки: «Доктор! Доктор!» («Ein Arzt! Ein Arzt!») Я чувствовал, что у меня мокрая голова, но думал, что это от дождя, пока не потрогал ее и увидел кровь на пальцах. В этот момент подбежали полицейские, схватили меня и потащили в участок. Сначала меня отвели к полицейскому хирургам, там было очень светло. Женщина лежала на каталке. Свет падал на ее лицо, глаза были закрыты. Пожалуй, это был самый ужасный момент в моей жизни – то, как далека ты была от меня в тот момент, я не могу описать. Я думал, что женщина мертва. Хирурги посадили меня на стул и перевязали раны на голове. Потом один из них осмотрел мой нос и сказал, что он сломан. Сказали, что на следующий день я должен пойти к врачу. Когда я встал и огляделся, женщины на каталке уже не было – я пишу это [письмо] в субботу, (шесть дней спустя) если бы она умерла, я бы наверняка уже узнал об этом.

Алине Бернштейн

Вторник, вечер [9 октября 1928 года]

Дорогая Алина:

В воскресенье я ездил в Обераммергау, вернулся сюда вчера вечером. В субботу утром я получил открытку от старушки, в которой говорилось, что актеры из соседней деревни Гармиш-Партенкирхен дают спектакль в Обераммергау в воскресенье вечером, если мне интересно, я могу приехать. В воскресенье утром, проснувшись, но все еще лежа в постели, я решил поехать. В прошлое воскресенье я попал в драку на Октоберфесте, а в это увижу Иисуса. Я встал, уложил пижаму в саквояж и отправился на вокзал. Проливной ливень с гор встретил меня. Город был величественный и пустынный, я был ужасно подавлен, рана на голове кровоточила и болела. Маленький поезд четвертого класса ехал с товарными вагонами, дребезжа и трясясь. Это был первый день, когда я почувствовал упадок сил после ранения, я был измотан душой и телом. Когда я добрался до деревни, шел дождь. Низенький пожилой немец, живший до этого в Африке, и написавший про это книгу, ехал в ту же гостиницу, где остановилась старушка, он предложил показать мне дорогу. Когда я добрался до гостиницы «Старая Почта», то застал старушку в ее номере, она печатала на машинке. Она безумно смотрела на меня своими слабыми глазами – она не сразу узнала меня. Тогда я рассказал ей, что со мной случилось. Она проявляла доброту, нравоучения и гнев, говоря, если бы я поехал с ней неделю назад, то не попал бы беду. У нее было «предчувствие», (как у моей матери) когда она меня оставила, и так далее.

Это первая часть письма. Вторую часть отправлю в другом конверте.

Это вторая часть письма

Разболелась голова, рана открылась и гноилась. Мы искали доктора, он приходит каждое воскресенье после обеда, чтобы поиграть в карты с друзьями. Его зовут Антон Ланг – он играет Пилата и Христа. Маленький зал гостиницы был заполнен актерами, все они пили пиво. Погода была сырая и прохладная – все мухи мира сели на скатерти, что бы умереть. Я сел на скамью, прислонившись спиной к изразцовой печи. Вскоре вошел Антон Ланг, но он отказался иметь со мной дело, пока не сыграет свою партию в карты. Он – главный житель деревни. Он играл в карты полдня, пока я дремал у печи, пытаясь сберечь свое пиво от мух. Стемнело,