Палаццо Мадамы: Воображаемый музей Ирины Антоновой - Лев Александрович Данилкин

189

Решение о целесообразности мероприятия и о приглашении самого Пикассо — чье творчество выглядело вызовом эстетике, доминировавшей в советской Академии художеств, — принималось в ЦК. Впрочем, артист-экспериментатор так и не приехал, как объяснял советский посол в Париже, обидевшись на нападки главы Академии художеств А. Герасимова; последнего позвали в ЦК и предложили пригласить Пикассо в Москву в качестве гостя академии, но тот ответил: «Не знаю такого». — «Как? Его знают во всем мире, он борец за мир». — «Вот и хорошо, пусть Советский комитет защиты мира и приглашает и принимает, а нашей Академии он ни к чему. С какой стати?» Когда Ворошилов упрекнул однажды Герасимова — славившегося своей грубостью, — что тот не подал руку Эренбургу, он ответил: «Да это ж неразоблаченный шпиён» (Шевцов И. М. Тля. Соколы. — М.: Голос, 2000.). Тем не менее Герасимов сидел в президиуме на открытии выставки — рядом с Алпатовым и Кибриком — и слушал выступления Эренбурга, Юткевича, Сарьяна, Коненкова, вице-президента Иогансона. Словом, это было крупное светское событие Москвы–1956, и по тем временам весьма шокирующее в эстетическом смысле: пикассовская «Кошка» после Герасимова и Налбандяна производила эффект. Собственно, три года спустя, когда выйдет брошюра о Пикассо Голомштока и Синявского, главной проблемой окажется даже не текст, а иллюстрации: директора и главного редактора издательства уволили просто за то, что они напечатали «Гернику» и «Кошку с птичкой»; ходили слухи, будто и сама выставка в Пушкинском была успешным проектом ЦРУ, всерьез вознамерившегося подорвать лояльность советских граждан своему государству посредством эстетической провокации: «запоры соцреализма на дверях советского искусства сшибли "ломом" Пикассо» (Медведев А. Похищение Европы. Искусство, торговля, война. — СПб.: Художественная воля, 2008.). По выражению самой ИА, та выставка «была бомба, неожиданный удар по консерваторам через три года после смерти Сталина»… (Антонова И. У музеев было особое положение // Кизельватер Г. Время надежд, время иллюзий. Проблемы советского неофициального искусства. 1950–1960 годы: Статьи и материалы. — М.: Новое литературное обозрение, 2018.) «Работы приехали из Франции, от самого Пикассо, и это произошло совершенно "вдруг", без долгих переговоров». Разумеется, в Музее прекрасно осознавали двусмысленный характер происходящего — и, от греха подальше, во-первых, не устраивали по выставке никаких официальных экскурсий, во-вторых, убрали книгу отзывов, — так что желающим поделиться своими впечатлениями приходилось вписывать свои восторги и проклятия в книгу, предназначенную для соседней выставки бельгийского искусства.

190

Воловников В. Г. О необыкновенном годе необыкновенной эпохи: Неизвестная история выставки Пабло Пикассо в СССР в 1956 г. — М.: АИРО-ХХI, 2007.

191

Кизевальтер Г. Указ. соч.

192

Первая выставка, в подготовке которой ИА «официально» участвует, — «Дрезден», а дальше — одна за другой — «Французское искусство», Рембрандт, выставка греческой гравюры (видимо, по результатам своей поездки в Грецию), «6 картин из Музея Жакмар-Андре (Париж)» (полотна Учелло, Мантеньи, Шардена, Перроно, Давида и Рембрандта).

193

Искусствовед Виталий Прокофьев (немного младше ИА, 1928 г. р.) — ученик Г. Недошивина, Б. Виппера и В. Лазарева, работал в ГМИИ в 1954–1957 годах. Вместе с вице-комиссаром Губером ему поручили готовить к запуску павильон СССР на биеннале — и он провел в Италии аж полгода, помогая еще на промвыставках в Милане и Флоренции. В отличие от своей приятельницы ИА, которую он наверняка консультировал перед ее собственным комиссарством в Венеции, он не поленился написать о своем затянувшемся вояже огромную книгу-травелог с эффектным названием «По Италии» (Прокофьев В. По Италии. — М.: Искусство, 1960.). Во-первых, это хороший источник для реконструкции сознания «кого-то вроде ИА», во-вторых, книга ценна как ретранслятор общественного мнения эпохи. Автор много цитирует местную прессу — оказывается, советский павильон производит «впечатление моральной чистоты и спокойной уверенности», а вот о швейцарском, например, поговаривают, будто, «побывав в нем, начинаешь думать, что население Швейцарии бросило изготовлять часы и принялось делать абстрактные скульптуры». Главный современный художник эпохи, похоже, Гуттузо — «лидер итальянского неореализма»; особенно Прокофьев выделяет работу «Пляж».

194

Туристам, в отличие от командированных, не выдавали суточные, но им разрешалось поменять сколько-то валюты по относительно справедливому курсу. В 2007-м, устраивая выставку Chanel, ИА припомнит, что в 1956 году, когда она впервые сама, без родителей, поехала за границу, на те несколько долларов, которые им выдавали, она купила флакон «Шанель № 5» — в подарок матери.

195

Надо полагать, в отличие от своей молодой спутницы из Пушкинского, не впервые: «Академия художеств СССР, — пишет И. Голомшток, — имела где-то под Римом дачу, перешедшую к ней еще от царской академии». Для многих, поясняет мемуарист, попасть в список академических дачников было единственной возможностью выехать за границу. «Ради этого [искусствовед Ю. Д.] Колпинский вступил в партию, стал членом академии, которую ненавидел вместе со всеми ее членами. Как-то в частном разговоре он высказался: "Кеменов? Ну, если ему скажут растлить на Красной площади собственную дочку, растлит!" (Кеменов одно время был президентом академии)» (Голомшток И. Н. Указ. соч.).

196

http://italiacollection.ru/ru/speczproektyi/zolotoj-most/laureatyi-premii-zolotoj-most/irina-antonova.

197

Примерно о том же — эмоциональном перенасыщении, «исчерпывании перед искусством» — сообщает (http://ivgi.rsuh.ru/article.html?id=356461.) в своих записных книжках будущий многолетний зам ИА И. Е. Данилова, которая по научной линии в 1961 году совершила полугодовое путешествие-паломничество по Италии — и посмотрела, судя по ее отчетам, все ренессансное и античное искусство, которое в принципе можно было там увидеть на тот момент: «Порой мне казалось, что я хожу по собственным диапозитивам». Она не смогла сдержать слез, оказавшись в Пестуме. «Я ушла, — пишет она их общему с ИА наставнику М. Алпатову, — подальше ото всех, села на один из священных камней и долго плакала. Это, наверное, выглядело очень глупо, но я не могла ничего с собой поделать. Все вскоре разбрелись, и я все время ходила одна. Пробыла я там около четырех часов». По-видимому, для поколения ИА синдром Стендаля — род экстаза при встрече с художественным произведением — был не выдумкой, но абсолютно естественной эмоцией. Драгоценный (так мог бы выглядеть и собственный дневник ИА) даниловский документ позволяет понять, как именно эта земля обетованная действовала на «людей из Пушкинского»; на самом деле И. Е. Данилова была далеко не одинока, и воспоминания о расставании с Италией наполняют нотками горечи — от невозможности вечного пребывания в этом царстве абсолютной красоты — многие мемуарные заметки сотрудников. Видимо, для них и сама работа в Пушкинском была способом если не преодолеть эту травму, то наслаждаться в ожидании «переправы через Нил» своей меланхолией.

198

https://museology.spbu.ru/article/view/14119/9552.

199

Т. Прилуцкая.