Александр Александрович Максимов - Василий Николаевич Манских

культур из тканей кролика, тысячи целлоидиновых срезов и тотальных препаратов, и было что напечатать в каком-нибудь солидном немецком журнале, да только вот немецкие журналы стали более недоступны для русских ученых. И вообще, с публикацией научных данных из-за войны стало очень тяжело.

Как раз в это время А. С. Догель и его самый преданный ученик А. А. Заварзин затеяли весьма своевременное дело – издать свой, отечественный морфологический журнал, который помог бы сохранить приоритет многих русских работ, да и на будущее был бы важен для России, если бы она решилась стать крупным морфологическим центром. Сообразно эпохе (когда Петербург в пику немцам был переименован в Петроград) решено было назвать новый журнал «Русским архивом анатомии, гистологии и эмбриологии» («Archives russes d’Anatomie, de’Histologie et d’Embryologie»). Эта затея стоила Догелю и Заварзину совершенно нечеловеческих усилий [59]. Ведь задумано было, что журнал должен выходить в виде полновесных статей, обязательно в русском варианте и в переводе на французский или английский (но только – упаси Боже! – не немецкий) язык, с таблицами рисунков, полиграфическое качество которых не должно было уступать лучшим довоенным заграничным изданиям. И, кроме того, необходимо было привлечь к публикации в первых номерах все крупные научные фигуры Российской империи.

Затея вполне удалась, и журнал выходит уже более ста лет (сегодня он носит название «Морфология»). Всякому, кто держал в руках первый номер журнала, удивительно было видеть высочайшее качество печати и глянцевую бумагу цветных таблиц рисунков[29]. И по меньшей мере две публикации из первого тома стали классикой – это статья А. А. Максимова «О культивированьи in vitro соединительной ткани взрослых млекопитающих» (английская версия в том же номере – «The cultivation of connective tissue of adult mammals in vitro») {57} и работа А. Я. Колачева об аппарате Гольджи в нервных клетках моллюсков (его метод импрегнации осмием применялся для выявления этой структуры на протяжении всего ХХ в.).

В это время у А. А. Максимова появились новые сотрудники С. В. Мясоедов и Н. Г. Хлопин, которых вполне можно назвать его учениками, хотя первый окончил Санкт-Петербургский университет по кафедре профессора А. С. Догеля, а второй, хотя и учился в ВМА, но стал сотрудником кафедры гистологии (студентом-препаратором) менее чем за три года до отъезда Максимова из России. Роль Максимова в жизни каждого из них оценить трудно, поскольку личных воспоминаний они не опубликовали. Однако Хлопин, один из крупнейших отечественных гистологов, работавший преимущественно методом тканевых культур (который он, очевидно, освоил под руководством Максимова) и создавший представления о дивергентных тенденциях в эволюции тканей [134], опубликовал первую и на много десятилетий – единственную статью о своем бывшем шефе на русском языке (это был некролог) [132][30]. С Мясоедовым ситуация еще интереснее. Судя по опубликованным материалам архива кафедры гистологии Сибирского государственного университета в г. Томске (профессором которого был Мясоедов) у Максимова с ним были тесные и даже теплые отношения, они вели оживленную и доверительную переписку, в которой Максимов так не похож на свой привычный образ презирающего всех и вся сноба [105]. Предметом занятий Мясоедова у Максимова была метаплазия хряща в кость [140]. Некоторое время работали преподавателями и вели исследования на кафедре гистологии ВМА и молодой цитолог, будущий академик АМН СССР Д. Н. Насонов [3] и мало кому известные ныне Ф. Ф. Сысоев (он изучал эстрамедуллярный гемопоэз), А. О. Верещинский (занимался вопросами трансплантации и эксплантации эндоста и периоста, цитологии серозного экссудата), И. В. Клименко и И. А. Крафт [140].

В 1921 г. штатным сотрудником (прозектором кафедры) А. А. Максимова стала Софья Павловна Алфеева. Хотя ей недолго довелось поработать под руководством Максимова (изучая образование волокнистого вещества соединительной ткани и ее эмбриогенез у млекопитающих [140]), впоследствии она напечатала большую работу о крови и соединительной ткани лягушки в традиционном максимовском стиле [146]. Кроме того, ею был предложен очень своеобразный вариант окраски азур-эозином с предварительным окислением срезов перманганатом калия и восстановлением щавелевой кислотой, а также добавлением в красящую смесь капель пиридина (сегодня этот вариант метода практически не используется) [54]. По воспоминаниям академика Л. М. Шабада, которому пришлось проходить обучение микроскопической технике под руководством С. П. Алфеевой, это была старая дева и мужененавистница с тяжелым, озлобленным характером, навсегда изгнавшая автора воспоминаний из лаборатории за самовольно взятый для срочной работы спирт [139].

С каждым годом войны условия работы в Академии становились все хуже и хуже. Заканчивая в феврале 1917 г. (и уже не на курорте, а в предреволюционном Петрограде) подготовку переиздания первого тома учебника (всего через три года после выхода первого издания), А. А. Максимов сетовал на большие затруднения в работе, связанные с нерегулярным поступлением из-за границы свежей научной литературы. На обложке этого учебника он все еще ординарный профессор Военно-медицинской академии, уже лишенной титула императорской. Переиздание же второго тома учебника выйдет уже в совсем другой стране, в 1918 г. Трудно сказать, как Максимов принял Февральскую революцию 1917 г. (но едва ли одобрительно[31]), однако приход к власти большевиков совершенно точно не мог вызвать у него никаких симпатий. Есть устное предание кафедры гистологии ВМА, что Максимов был тайно связан с одной из монархических черносотенных организаций [60]; учитывая типаж этого человека, данный факт не кажется таким уж невероятным, хотя никакого документального подтверждения этому нет. Вероятно, однако, что он, как и многие в то время, отнесся к Октябрьской революции как к кратковременному недоразумению и не верил, что большевики смогут удержать власть дольше нескольких недель. По этим соображениям он не отправился тотчас на Юг России или в иной регион, где в то время уже формировались белые воинские части. Потом это сделать было уже невозможно. Впрочем, вероятно, это даже спасло его от участи некоторых ученых, бежавших из России вместе с Белой армией. Несмотря на свою мировую известность, они часто вынуждены были устраиваться в Европе простыми лаборантами (такая судьба постигла, например, профессора Н. К. Кульчицкого, первооткрывателя одиночных клеток кишечника, продуцирующих гормоны). Максимов же находился на территории Советской России и состоял на службе вполне легально, а потому мог не спешить, а тщательно подготовить почву для эмиграции.

Глава 8

Эмиграция (1922)

Установление советской власти и связанных с ней порядков было для профессора-«белоподкладочника» невыносимым. Коридоры и аудитории Академии, когда-то ИМПЕРАТОРСКОЙ (именно так писалось до революции это слово), теперь заполнились простонародьем, посланным учиться «на докторов»[32]. Такую публику Максимов презирал и не скрывал своего презрения.

«Максимов ненавидел наш курс за то,