Противостояние президенту США. Откровения бывшей помощницы Байдена - Тара Рид

Если я в чем-то преуспевала, он ругал меня и говорил, что я дерьмо. Он крал у людей уверенность в себе. Как и большинство хулиганов, он возмущался, если кто-то сопротивлялся.

«Чарли, – так он звал мою маму, – покажи мне свои ногти. Боже мой, как уродливо! – он брал за руку приехавшую в гости женщину и обращался к матери. – Посмотри, Чарли, как должны выглядеть женские руки». Мать иногда кричала на него в ответ, когда он публично ее унижал, или уходила в свою комнату и плакала. Она занималась садоводством и много работала по дому. У нее были руки женщины, занятой рисованием, работой с глиной и уборкой, а не бездельницы с идеальным маникюром.

Отец часто унижал ее, обзывал и даже толкал. А я – маленький ребенок – смотрела на это.

Мать считалась «радикалом» и даже находилась под наблюдением властей из-за ее громких протестов против войны во Вьетнаме. Мой брат Майкл, который был старше меня более чем на десять лет, вступил в армию добровольцем, но позже отказался от военной службы по убеждениям совести. Он даже провел некоторое время в буддийском монастыре. Майкл умер молодым после возвращения из-за границы. Я никогда не знала всего масштаба его переживаний, только видела, что он изменился и был страшно подавлен.

В свое время мама была членом Комитета по борьбе с расизмом в Мэдисоне, в штате Висконсин. После ее смерти я нашла письмо из публичной библиотеки Уосау, в котором ее просили прекратить агитировать мужчин уклоняться от службы в армии и уезжать в Канаду. Маме вежливо рекомендовали больше не проводить такие собрания в публичной библиотеке, потому что это было равносильно измене правительству Соединенных Штатов. Мы с Коллином тогда посмеялись над типично висконсинским простонародным тоном, которым была изложена эта просьба.

В подростковом возрасте я ездила на митинги в Чикаго вместе с мамой. Хьюстон Стивенс, один из организаторов, предоставлял нам жилье в южной части Чикаго. В детстве Чикаго казался мне мифическим огромным городом по сравнению с Висконсином, где до соседа было полмили, а до ближайшего города – двадцать миль.

По своему транзисторному радиоприемнику я ловила чикагские джазовые и разговорные радиостанции, представляя город, пахнущий мокрым бетоном, металлом и топливом, большущие здания и людей. Собрания, которые мы посещали, были довольно уютными. Там угощали потрясающими обедами, а взрослые курили травку и пили вино, рассуждая о теориях создания лучшего мира. Вместе с другими детьми я бегала по дворам, огороженным кирпичными заборами и защищенным идеализмом.

Отец никогда не посещал и не поддерживал эти политические мероприятия. Он занимался той политикой, которая была выгодна его бумажнику. После развода с мамой отец получил высший уровень допуска в Пентагоне и работал с оборонными контрактами. Однажды в молодости я столкнулась с ним и обвинила его в продаже «бомб и пуль». После этого спора мы не разговаривали несколько лет. Это было прикрытием более глубокой пропасти, которая существовала между моим отцом и всеми его детьми, но особенно мной.

В детстве по ночам я любила смотреть на звезды. В самую сильную летнюю жару я выбиралась на пастбище с одеялом и спреем от комаров, чтобы посмотреть на ночное небо. Мне нравились светлячки, я представляла, что это феи с тайными посланиями. Рядом спокойно паслись лошади. Мы жили так далеко от города, что Млечный Путь был огромен, и казалось, можно схватить звезды руками. А иногда осенью, если смотреть на север, в сторону Канады, можно было увидеть разноцветное северное сияние.

Я любила эти тихие ночи. Мне нравилось слушать лягушек и наблюдать за светлячками, пока комары не становились невыносимы. Я любила это уединение, так как в выходные наш дом всегда был полон гостей с детьми. Мои родители обнаружили, что наличие людей и музыки в доме сдерживало их от бурных ссор друг с другом. Я была интровертом-экстравертом, но поняла это только в более старшем возрасте. Это значит, что я ужасно уставала от всех этих бродящих по дому людей, хотя и казалась общительной. Я склонна держаться особняком и проводить много времени в одиночестве.

Мама была прекрасной художницей. Работала акварелью, маслом и еще занималась скульптурой. Она была яркой, творческой, увлекающейся натурой. Но так же увлеченно она пила и водку. Ее погубил брак с моим отцом. Мать дважды пыталась покончить с собой. Позже я узнала о подробностях первой попытки. Это было после того, как мама застала отца в постели с другой женщиной (ее лучшей подругой).

В этот летний полдень царила душная тишина. Я лежала на кровати в своей комнате. В ногах у меня устроились кошка и собака. Вентилятор обдувал нас прохладным ветерком. На полу Коллин собирал конструктор Lego. Позже должна была прийти моя подруга Аня и остаться у нас с ночевкой. Она планировала принести телескоп. Утром моя мама плакала. Я попыталась выяснить у нее, что случилось, но она прогнала меня из своей комнаты. Мне было десять лет, и я не понимала причину ее слез, но меня начало грызть чувство тревоги.

Майкл слушал магнитофон. До меня доносилась нежная мелодия корейской флейты. Вдруг раздался резкий хлопок, потом послышались бег, стук входной двери и снова бег. Что-то определенно было не так. Я встала, тихо вышла из комнаты и увидела Майкла, который испуганно размахивал руками и что-то кричал.

Дверь на улицу была открыта. Я выбежала из дома и застала мать, сидящей на земле и рыдающей: «Боб! Ублюдок!». Были слышны только обрывки фраз: «Ублюдок», «Убей», «Умри», «Почему?! О Боже, зачем ты это делаешь?!» Снова возгласы и слова, которых я тогда не знала. Мать яростно кричала, приставив ствол пистолета к виску. Я не совсем отчетливо понимала, что происходит. Мне стало холодно и страшно, а потом я услышала свой собственный крик.

Вдали, у ворот амбара, стоял отец. Он молча наблюдал за мамой, но ничего не предпринимал. Майкл выхватил у матери пистолет и забросил его подальше. Обнял ее за плечи и начал укачивать, как маленького ребенка. Отец отвернулся и зашел в сарай. Я ощутила металлический привкус во рту, как будто к языку поднесли дуло того самого пистолета. Быстро развернувшись, я побежала внутрь дома и бросилась в свою комнату. Коллин все еще играл с конструктором. Я схватила чемодан и начала беспорядочно кидать в него одежду и игрушки. Взгляд упал на любимый проигрыватель. На минуту я задумалась. Учитывая тяжелый чемодан, я смогла бы унести в руках еще только что-то одно. Выбирая между проигрывателем и Коллином, я решила взять с собой брата.

Майкл догнал нас, когда мы уже отходили