«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

её работе всё больше и больше увеличивалась, и она уже могла составить расписание своих «гастролей». Так у ней и сложилась жизнь в новых условиях: то она где-нибудь подомовничает, то «постряпает». А на «гастролях» и души срастались: она забывала своё одиночество.

После Октябрьской революции жизнь её в корне изменилась, «подсекло», как выражался наш теченский слепой Якимушко. Её тоже высылали на север за «связь» с теми, кому она служила своим мастерством.[324] Вернулась она в Течу и оказалась в таком положении, в каком мы с племянницей её встретили на Горушках.

Через год[325] я был снова в Тече и остановился у своих бывших соседей по дому, теперь переселившихся на Зелёную улицу. Я послал ей в Черепанову, за реку, где она тогда домовничала, небольшой гостинец: сахару, чаю, пряников.[326] Под вечер она пришла на Зелёную улицу, с палочкой, усталая. Сели мы на брёвна около дома, и воспоминания полились потоком. Солнце уже заходило за горизонт, я стал уговаривать старуху, чтобы она поспешила домой, чтобы засветло перейти по плотине через реку. Она согласилась и пошла. Смотрю…, она идёт обратно. «Ты что, Матрёна Сергеевна, почему вернулась?» – спрашиваю. «Да вот, забыла» – говорит…. Догадался: хитрит старуха – ничего она не забыла, а хочется ей ещё поговорить. Солнце уже скрылось за горизонтом, и она медленно «потопала» домой.

На утро я должен был уезжать, и она чуть свет явилась провожать меня. Смотрю: в руках у ней какой-то узелок. Подаёт мне со словами: «отвези от меня Анне Фёдоровне». В узелке были вафли, которые она была большой мастерицей стряпать. Нет! Не утерпела старуха: всё-таки напомнила о своём мастерстве, любимом ею.

Сел я в «Москвич», она стояла у машины задумчивая и грустная. Мы смотрели друг на друга, и не знал ни я, ни, вероятно, она, что виделись мы с ней в последний раз.

Пошли письма. Подговорила она какую-то родственницу, девочку из семилетки, и пошли письма. Открываю я очередное письмо и читаю: «Привет из Течи. Пишет Вам Ваша знакомая» такая-то, и дальше…. То она спрашивает о ком-либо: где Соня и т. д. То она пишет, что в Радоницу ходила на могилу нашей матери. Иногда я почему-либо задержусь с ответом, и вот летит письмо с сетованием: почему не ответил, как здоровье и пр. Иногда в конце письма: «Жду ответа, как соловей лета!» Это уж, конечно, приписка «писаря».

Стала всё чаще и чаще писать о болезнях (ей было уже за восемьдесят лет). Я старался в ответных письмах подбодрить старуху: «не поддавайся, Матрёна Сергеевна!»

В середине августа 1964 г. я получил от неё письмо и написал ответ. От неё письма не было. В сентябре получил письмо с уведомлением, что она скончалась вскоре после отправления мне своего письма и что похоронила её племянница её по всем правилам деревенских обычаев. Sit tibi, Матрёна Сергеевна, terra levis![327]

Жизнь Матрёны Сергеевны была во многом поучительной. Во-первых, она свидетельствовала о том, что в народных массах подчас скрывались удивительно разнообразные таланты, которые только случайно выходили на свет, обнаруживались. Во-вторых, и это, пожалуй, главное, на опыте её жизни можно проследить, как привязанности людей друг к другу устанавливаются, минуя рамки общественных различий по происхождению, по особым обстоятельствам «бытия» того или иного человека. Как установилась, например, любовь Пушкина к няне и её к Пушкину. Как случилось, что возлюбленной вельможи – дворянина Шереметева стала Параша, дочь кузнеца. Законы человеческого сердца шире законов общественной жизни – это один из непреложных законов человеческого бытия. Свидетельством этого является, между прочим, жизнь Матрёны Сергеевны Уфимцевой, знаменитой кухмастерши с[ела] Русско-Теченского, Красноармейского района, Челябинской области.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 394. Л. 151–162.

Всего автор в течение 1960-х гг. составил 4 очерка, посвящённых М. С. Уфимцевой, которые находятся в составе «пермской коллекции»: в «Очерках по истории села Русская Теча Челябинской области» (1961 г.) (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 203–213 об.), «Очерках по истории Зауралья» (1961 г.) (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 722. Л. 16–24) и в составе «свердловской коллекции»: в «Автобиографических воспоминаниях» (1965 г.) (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 394. Л. 151–162) и «Очерках по истории села Русская Теча Шадринского уезда Пермской губернии» (Часть V). (март 1966 г.) (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 382).

Татьяна Павловна [Клюхина]

[1961 г. ]

Впервые я увидел её на качулях – гигантских шагах. В девушках её звали Танькой Постниковой. Она была дочерью теченского портного Павла Михайловича Постникова. Батюшка её был «русак», из «расейских», человек рослый, крепкого сложения, и она по батюшке выделялась среди других деревенских девушек ростом и крепкой фигурой. Сказать, что она была красавицей, значило бы перехвалить её, но черты её лица в некотором отношении были более правильными, чем у других, девушек, дочерей теченских аборигенов, особенно у тех из них, которые были чернявыми на манер Охони у Д. Н. Мамина-Сибиряка: в чертах их лиц видны были родимые пятна башкирского происхождения. Среди других девушек Татьяна выделялась своей степенностью и было заметно, что парни по отношению к ней вели себя более сдержанно, чем к другим девушкам.

Вскоре после того, как я встретил её на качулях мы узнали, что на ней женится сын нашего соседа Савелия Фёдоровича Клюхина Николай. Клюхины были тоже из «расейских», как и Постниковы. Николай был красавец собой – стройный и кудрявый парень, чуть смугловатый, и мы были довольны тем, что в соседях у нас появилась такая счастливая пара, заметная среди других по внешнему виду.

Когда Савелий ещё был жив, семья Клюхиных была зажиточной. Главной рабочей силой в семье был старший сын Савелия – Александр, а Николай старался не отставать от брата, но умер Савелий, а за ним через несколько лет и Александр. И тут обнаружилось, что Николай на работе был «тёплым» и хозяйство стремительно пошло к низу. Между тем у Александра осталась большая семья, а Татьяна не уступала жене Александра. Так, на наших глазах семья соседей стала бедной, но жизнь с соседями по-прежнему была дружной.[328] Часто мы обменивались взаимными услугами: то Татьяна придёт к нам занять опары на квашню, то мы обращаемся к ней с просьбой что-либо сделать по хозяйству и получалось так, что Татьяна почти каждый день бывала у нас за чем-либо. Особенно эти встречи участились после смерти нашего батюшки; наша матушка иногда прихворнёт, и Татьяна приходила подоить корову или ещё что-либо делать. Мы тоже старались