Я — сын палача. Воспоминания - Валерий Борисович Родос

и знает этот предмет не очень хорошо. Но вот что я хочу сказать: скоро студент Родос закончит университет. Я не знаю, пойдет ли он в аспирантуру или сразу начнет преподавать. Я не знаю, останется ли он в Москве или уедет в какой-нибудь областной центр.

Думаю, он будет преподавать свою любимую логику, но, быть может, ему не повезет и придется учить студентов ненавистному истмату. Но вот что я знаю хорошо, понимаю отчетливо. Что бы он ни преподавал, где бы это ни случилось, я знаю, что мне за него, за студента Родоса, стыдно не будет никогда. Светлый ум, великолепная речь, широкая, универсальная эрудиция.

Родос не знает мой предмет на «отлично», но я с огромным удовольствием ставлю ему, как отличному студенту, именно оценку «отлично».

Я планировал специальную главку: самые высокие похвалы, которые мне в жизни перепадали. Этот фрагмент был бы украшением этой главки.

Михаил Владимирович! Спасибо!

Вы были правы! Стыдиться за меня Вам бы не пришлось.

Вот разве что сейчас, когда опубликуют эту книгу.

ФИЛОСОФСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ: ОБЩЕЖИТИЯ

Изменения статуса

В благоденствующем и справедливом государстве, которое я всю жизнь на ночь глядя придумываю, студенты, студенческая жизнь вынесена за пределы больших городов. На изложение всех аргументов, почему я так решил, уйдет много времени и бумаги. Да я вряд ли все и вспомню. Не хочу разделения на студентов домашних и тех, кто в общежитии. Там, в их городке, в их государстве должны быть и театры, и магазины, и стадионы, и бани, и клубы, и залы для танцев, и библиотеки — простите за очевидность.

Студенты — агрессивный народ, тошно смотреть, как они участвуют в беспорядках на улицах, а то и организуют их: переворачивают и жгут машины, бьют витрины. У них ума, знаний меньше, чем молодой буйной энергии, вот и надо их держать в сторонке.

В камере внутренней тюрьмы Симферопольского КГБ я читал все, что было. Там попалась мне книга венгерского писателя-классика Жигмонда Морица. У него сказано (почти пятьдесят лет прошло, трудно ручаться за точность): «Человек, который до тридцати лет не был яростным радикалом и революционером, а после сорока не перешел бы в лагерь убежденных консерваторов, — ничего не стоит». Впоследствии варианты этой мысли я встречал многократно.

Да на меня посмотрите — не знаю, яркий не яркий, но типовой пример.

В молодом возрасте все ждут справедливости, мечтают о всеобщей свободе, о счастье для всех. Но они не знают, а иногда не признают, знать не желают, что свобода приходит нагая (цитата), что любой путь к счастью ведет через море крови, что равенство — бандитское прокрустово ложе, у всех что-нибудь отнимут, всем что-нибудь отрубят.

Вот пусть студенты, пока не поумнеют, живут вольно, но там, где от них вреда поменьше.

Это я к тому, что идея переместить МГУ из самого центра Москвы в сторону мне нравится. Но сам-то я, слава Богу, поступал на философский, когда он располагался еще на Моховой. Не сравнить с парадным фасадом экономического факультета. Тот не просто выходил, он украшал собой Манежную площадь.

В отличие от него, скромный кирпичный билдинг философского факультета не высовывал свой фасад, много чести, не портил им вид любимой моей Манежной площади.

Он был упрятан в глубине двора. Вспоминаю это здание с теплотой — дом родной.

Потом, при мне, в статусе философского факультета МГУ произошло несколько серьезных изменений. Во-первых, именно с его местоположением — нас перевели на Ленинские Горы. Из уютного обжитого — в прямое бесхитростное здание. Коридор метров двести пятьдесят просматривается из конца в конец, и стеклянные двери аудиторий. Будто мы в Америке.

Меня вообще раздражает излишне прямолинейная бесхитростная архитектура. С тех пор как Никита Сергеевич подверг остракизму архитектурные излишества, стали строить хрущобы. Обычно это слово относят только к жилым комплексам. Имеются в виду квартиры с «распашонками» вместо отдельных комнат, с низкими потолками, совмещенными санузлами.

Думаю, что все это Никита Сергеевич подсмотрел, когда был в Америке, и ему, в частности, показывали жилье простых американских людей. Впечатлительный и деятельный человек, он, как и кукурузу в сельском хозяйстве, стал насильственно внедрять американские методы планировки квартир. С кукурузой он не учел мелочь: климат у американцев пожарче и земли получше.

А с жильем наш впередсмотрящий тоже упустил из виду, что, да — американцы не любят коридоров, стараются обойтись без них, но комнат у них в квартире, а тем более в собственном доме не две, а пять, а то и десять, и то, что из одной, самой большой, центральной комнаты, по-русски-то «распашонки», без дополнительных проходов можно попасть в несколько разных комнат, сама эта комната — гостиная, там встречаются, разговаривают, но не живут и не спят. Потолки у американцев низкие (хотя появилась тенденция к высоким потолкам), но я был в домах, где одна главная комната — просто двухэтажная, со стеклянными витражами в окнах, а на втором этаже площадка с перилами, где можно сидеть или стоять и любоваться тем, что происходит на первом этаже.

И наконец, совмещенные санузлы. Была карикатура в «Крокодиле»:

— Дорогая, нырни на минуточку, мне унитаз нужен.

В обычной американской двухбедрумной квартире, трехкомнатной по-русски, есть два полных туалета с унитазом, душем, ванной: никаких проблем. Проблемы тогда возникают, когда санузел один на всех. Неважно, совмещенный или нет.

Но хрущоба — это характеристика дома не только по устройству квартир в нем, но и по его внешнему виду. В каждом городе появились кварталы Черемушек, районы одинаковых, безликих, лишенных не только архитектурных излишеств, но и вообще каких-либо зримых кроме номера дома особенностей, домов — спичечных коробков, зданий-уродов.

Новое здание гуманитарных факультетов МГУ на Ленинских Горах — одно из таких. От прочих хрущоб его отличали разве что размеры. Лежачий небоскреб. Хоть рельсы, хоть троллейбусный маршрут можно пускать по коридорам на пяток остановок. И козырьки.

Козырьки над парадными подъездами архитектурными излишествами не считались и стали поэтому полигоном творческих возможностей, проверкой таланта архитектора. Чем значительнее стройка, чем талантливее архитектор, тем больше машин могут развернуться на или под козырьком здания.

В придуманной мной стране корпуса университетов и вузов куда как укромней, уютней. Должно быть там место, много мест для душевного отдыха студентов, да и профессоров — от груза избыточной информации на одну единицу времени жизни.

А старое здание, то, что в центре города, осталось вновь образованному факультету психологии. Это второе изменение в жизни факультета. Очень