Я — сын палача. Воспоминания - Валерий Борисович Родос

Все неверные!

Его вызвали в горком и устроили втык. Но он отбился, как в картах, в дурака.

Еще Милий ГРЕЦКИЙ. Он у нас не читал и не вел семинаров, пришел на экзамен. Не помню, что это был за предмет, но никогда ни до, ни после мне не было так трудно сдавать, как ему. Пропало все мое искусство, ну пусть умение, сдавать.

Грецкий сел прямо за своим столом, ровно в профиль ко мне. И не шевелился. Не реагировал. Я усиливал голос, делал многозначительные паузы, крутился в тройных повторах, шутил — сфинкс.

Наконец я просто сдался:

— По первому вопросу у меня все.

И не повернув головы качан, и чувств никаких не изведав, Милий Николаевич сказал:

— Переходите ко второму.

Больше я не прыгал, отбубнил ответ, без попыток актерства, честно признался:

— У меня все.

Грецкий взял зачетку. Как там книжка у Чуковского называется? «От двух до пяти». Так и у меня. Низкой оценке я бы не удивился. Он поставил «отл». Я запомнил на всю жизнь этот случай.

Еще Черкесов, Овсянников, Добренькое, Панцхава… Не буду я о них.

Расскажу лучше о ГАЛЬПЕРИНЕ Петре Яковлевиче. Он вел у нас психологию.

Как-то повелось, что у нас в стране два высококлассных, мирового уровня психолога: Леонтьев и Лурия. Ну а кто третий, замыкающий? Нас устроил ответ, что именно он — П. Я. Гальперин.

Это был вежливый, стройный господин, с полностью седыми, белыми волосами. У нас говорили: если ты студент МГУ и с тобой здоровается только один профессор, то ты — первокурсник, а профессор — Гальперин (если с тобой здороваются два профессора, то ты — второкурсник, а второй профессор — В. В. Соколов).

На первой же лекции Петр Яковлевич сказал, что хорошо бы книгу написать по курсу, но времени нет, и ему посоветовали записать весь курс на магнитофон, а потом с записи сделать книгу.

За это дело взялся мой товарищ Боря Охгберг, я, может быть, еще напишу о нем, он усаживался прямо перед кафедрой Гальперина, включал магнитофон, поднимал преданное лицо на профессора и засыпал, если ничего не случалось, на всю лекцию. За зеркальными очками не видно было, что Борины глаза закрыты.

Петр Яковлевич был образцовым лектором, правильная речь, интересная тематика.

Если бы можно, полкурса пошли бы у него специализироваться. Но нет, нельзя. И когда они были только отделением — было нельзя — элита, снизу из философского плебса к ним было не пробиться, тем более когда стали отдельным факультетом…

П. Я. был специалистом по детской психологии, и текст его был переполнен примерами из его личного научного опыта. Когда он вставлял замечание: «В моей лаборатории мы давали нашим подопытным оболтусам задание…», — все просыпались. Даже Боря.

Я запомнил, что неплохой способ взбудоражить аудиторию — сослаться на личный уникальный опыт.

Марлен (марксистско-ленинскую философию) дребезжащим, старческим голосом нам читал заведующий кафедрой, профессор. Говорили — добрый, в жизни понятливый человек. Его лекции запомнились тем, что он нередко говорил ахинею вроде:

— Наши идейные враги на Западе яростно критикуют нас за то, что якобы Владимир Ильич Ленин не занимался, полностью игнорировал проблему по философски первостепенно важную. Нам же опять удалось посрамить супостатов, нам удалось с математической точностью доказать, что Владимир Ильич Ленин, может быть, и занимался этими вопросами…

Ленина он всегда называл полностью — Владимир Ильич, и, главное, голос его, и без того слабый, начинал прерываться, переходил во всхлипывания. И… И… каждый раз, произнося священное имя, он с восторгом, с ожиданием поворачивался всем телом к входной двери.

Я было предложил ребятам разыграть КВНную сценку: кто-то одевается вождем, портретная точность неважна, и по команде, когда профессор опять начинает вожделенно заикаться на его имени, войти в аудиторию со словами:

— Здгаствуйте, товагищи!

Мы посмеялись, но отказались от этой идеи в опасении инфаркта.

Запомнилось, что хоть и не все, но многие лекторы произносили имя Ленина особенно, с выделением, с придыханием. Видимо, это говорит о преданности, об искренней влюбленности, о степени партийного патриотизма. Мне это было странно. После Соболева, который в пересыльной тюрьме на Красной Пресне булавкой выкалывал глазки газетному Ленину, всякий восторг в отношении этого человека казался мне театральным.

Но политэконом Гуткин, довольно ровно читая лекции, буквально взревывал на словах:

— Но товарищ Ленин…

— И тогда товарищ Ленин…

Чем будил по пол-аудитории ни в чем не повинных студентов.

На одном из последних курсов нам читали какой-то истматообразный предмет, и так: каждую лекцию читал новый приглашенный лектор, специалист именно по этой теме. Тему «Армия и государство» раскупоривал для нас доктор философских наук, профессор, генерал-майор, заведующий кафедрой какой-то военной академии.

Речь его, произнесенная по-военному громко и отчетливо, была антисемитской в заметной мере. Он, конечно, ни разу прямо не назвал эту виноватую во всем нацию, но ясно излагал многочисленные обвинения в ее адрес.

Самое удивительное было то, что по ходу лекции, именно в местах критики евреев ему аплодировали. Четыре-пять раз за лекцию. В МГУ вообще иногда лекторам аплодировали. Не часто, не всем.

Асмусу — никогда. У нас только Гальперину, и я слышал, сам хлопал, на некоторых других факультетах. Но за одну лекцию пять раз не хлопали даже мне. Нет, не все аплодировали, даже не половина аудитории, все-таки и чистых, по паспорту евреев у нас было как минимум шесть, не удивлюсь и цифре «десять», но определенно несколько десятков человек были «за».

Не знаю, получится ли, но я планирую написать и о евреях, и об антисемитах, а пока этот генерал. Мне запомнился.

Историю КПСС нам читали, как и высшую математику, два года. Математика полезна. Уверен, как и логика, никому не помешает. Может быть, кроме художников и певцов. Ну еще клоунов в цирке.

Есть множество предметов бесполезных. Тема сложная, здесь, в Америке, для многих эмигрантов из России одна из любимых. Мол, здесь в школе преподают чихание, сопение, сморкание, предметы совершенно бесполезные. А мне вот, например, из многолетней школьной химии пригодилось в жизни лишь несколько слов, и то только для решения кроссвордов. А вождение автомобиля очень бы даже пригодилось. Не просто решить, что нужно, что полезно.

Однако есть предметы не просто бесполезные, а прямо вредные. Если бы провели голосование, я бы свой голос отдал именно за историю