Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович

Как бы не нагорело. Впрочем, он встретился здесь с одним своим офицером, Лавриновским – обычно гомельским предводителем дворянства, – и тот его успокоил, что ничего не будет.

18/III. Вышел, наконец, «Временник», вместо 29 января175, как предполагалось. Отчасти моя задержка, в более сильной степени – типографии176.

Звонила Таня [Кладо]. Прибудет в пятницу со своими стихотворениями. Посмотрим!

Ах да. Были мы с Тосиком в мастерской Васеньки Шухаева. Он стал как будто лучше, симпатичнее и приличнее, а в живописи успехи сделал колоссальные. Как выправил рисунок, композицию. В «Карусели» – еще пока не оконченной – он явился уже настоящим мастером177.

Сбылось мое предсказание, что если выйдет в крупные художники кто-нибудь из барминской компании, так именно Васенька. Он умеет не только работать, как Саша Яковлев, но и думать, чего у Саши нет.

Посмотрим, чем подарит нас еще Саша.

20/III. Сегодня я слушала стихи Т. Кладо.

Диапазон мал; она очень однообразна; почти не выходит из сферы собственного я, с одним господствующим настроением: неудовлетворенность, разочарование без очарования, уныния, осенней грусти без предшествующей ей весенней радости, луны без солнца… Несомненно, некоторые данные к поэзии, как она сама говорит, у нее есть; она не лишена вкуса, музыкальности стиха; в каждом стихотворении есть мысль и видна поэтическая вдумчивость, но большим поэтом она не будет никогда и особенно нового, пожалуй, ничего не создаст.

Больше всех, ею мне читанных, понравилось мне стихотворение «На лыжах»178.

Попробую показать некоторые кусочки Нестору Александровичу; может быть, он и одобрит их для «Вестника Европы».

Была вчера у Э. А. Лунц179. Она поглощена устройством пасхальных обедов для раненых евреев в лазаретах.

Платон не прав, говоря, что я не умею относиться к евреям просто как к людям, не чувствуя в них прежде всего евреев. Это неправильно: я подхожу к ним просто, но они сами на каждом шагу выгораживают себя во что-то особенное, сами заставляют видеть в них именно евреев, а не просто людей. Один русский солдатик сказал на этих днях своему соседу по койке, еврею: «Что, товарищ, дрались мы с тобой на позициях рядом, как братья; вместе и ранены были, а теперь ты не хочешь есть со мной из одного котла»…

Это подметил солдат без злобы, без негодования, – как многие, которые сыграют на этих словах, – но грань подобного рода не может пройти совсем нечувствительно для их взаимоотношений. Подобное впечатление остается и в большой части русского общества, работающего для нужд войны. Все, что устраивается частными лицами и государством: заботы о раненых, увеселения для них, угощения и подарки, – устраивается для всех одинаково, без различия национальностей; для сестер милосердия, дежурящих дам, учащейся молодежи – нет ни эллина, ни иудея, за исключением уродливых явлений, неизбежных во всяком даже и добром деле. Евреи же, если устраивают что-нибудь подобное, – устраивают только для своих. Так, впрочем, поступают, говорят, и многие поляки в Западном крае…

Конечно, вина в нас, в нашем правительстве, не сумевшем внушить к нам лучших чувств и лучшего отношения в наших инородцах, но не могу не сознаться, что на меня эта черта евреев и поляков все же произвела неприятное впечатление; горькое чувство невозможности слияния даже в такой тяжелый момент общей истории не изменило, конечно, нисколько моего отношения к раненым инородцам – я ни на минуту не даю им заметить разницы в обращении, но если Платон думает, что в Лунцах я чувствую евреев, а не только людей, – не моя в том вина. Несколько неприятна еще во всей их компании малая степень воспитанности (в нашем смысле слова) и интеллигентной культурности, несмотря на все их стремление к европейской внешности, но Эмма Альбертовна сама по себе хороший, неглупый и талантливый человек.

Давно уж мечтаю я об устройстве литературно-веселящегося кружка «чертополохов», и все нет людей вокруг меня, которых можно было бы на это подвигнуть. Рассказала Тане [Кладо]; она отнеслась очень сочувственно, может, что и устроим сообща на будущий год.

29/III. Ходят очень упорные слухи о том, что Витте отравился, потому что был сильно скомпрометирован в истории Мясоедова, который на суде оправдывался, говорят, своими монархическими убеждениями и приверженностью к династии, которой, по его мнению, угрожает большая опасность в случае победы русских над Германией180.

Позже. Встретила сегодня С. Е. Малова. Он все тот же, вечный студент, нечеловек…

И за него когда-то сватали меня люди, очень интересующиеся чужими делами! По крайней мере, в прошлом году Кудряшов сказал, что в библиотеке университета, где я когда-то много работала и в которой не была уж несколько лет, считали, что я вышла за него замуж и мы вместе уехали181.

Не особенно лестно!

1/IV. Села с полным желанием написать что-нибудь, а выходит – нечего. Все проходит перед глазами как-то тускло, серо. Мы так втягиваемся в мелочи жизни, что самое ее перестаем замечать, если не встряхнет нас что-нибудь особенно яркое. Это ужасно: до чего и лучшая форма жизни способна застаиваться, превращаясь в болото. Только замечаешь жиденькую нить событий: вчера поссорилась с тем-то, сегодня купила туфли, завтра увижу того-то – и никакой окружающей ее атмосферы!

Конечно, сама я в этом виновата, собственная слабость, отсутствие какого бы то ни было высшего интереса вне себя.

Познакомилась праздниками182 со своими соседями-студентами183. Славные мальчики, совсем еще юные. Один – химик, готовится в профессора, много и с увлечением занимается, но, кажется, без особых высших способностей и таланта; другой – корректор «Нового времени»; он поумнее своего товарища, с поэтической складкой в душе, но лентяй большой руки, хотя экзамены сдает и к службе относится добросовестно.

Вернулась я как-то праздниками после премьеры Лугового «Избалованный»184 довольно поздно домой и вижу – идет ко мне навстречу корректор, а сам едва на ногах стоит, пьян.

Сначала я не заметила этого и пустила его к себе, так как он очень просился.

– Я к вам, Евлалия Павловна, – начал он, с трудом произнося слова, – скажите мне что-нибудь хорошее, что-нибудь очень-очень хорошее… Вы можете…

Тут я взглянула на него и поняла, в чем дело; глаза корректора были тусклые, губы никак не сводились вместе, туловище пошатывалось.

Я терпеть не могу пьяных, у меня просто физическое отвращение к ним; но этого мальчугана мне почему-то стало жалко; на днях я впервые разговаривала с обоими и отнеслась к ним очень тепло, так как они