«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

Челябинске и явилась в Течу уже распустившейся физически, а можно думать и морально в кавычках. Во-первых, она стала выделятся среди других деревенских девиц большей смелостью и независимостью поведения. Она именно начала первая купаться у моста в присутствии парней. Уже на основании одного этого в деревне заподозрили в ней «травиату». В это же время в Тече появились люди не известной до сих пор жителям её профессии, которых стали называть «турфяники». Это были рабочие, приехавшие в Течу на торфоразработки. Событие это, т. е. приезд «турфяников» вызвало у теченцев настоящую сенсацию, во-первых, тем, что для них, теченцев, было настоящим откровением, что болота, которых около Течи было много и которые в глазах их были гиблыми землями, могут иметь промышленное значение, а, во-вторых, и самое появление новых людей да ещё типа рабочих было большой новостью. Купание у мостика с появлением новых людей, в большинстве молодёжи, ещё более оживилось. Вновь прибывшая молодёжь не склонна была стеснять себя разными условностями деревенского быта, особенно по женской части. Деревенские парни насторожились, стали на страже защиты своих девушек от посягательств приезжих донжуанов, т. е. прямо сказать, начались драки. В такой обстановке теченская Виолетта вела себя вызывающе, презрев всякие деревенские обычаи. В таком виде и встретил её после солдатчины теченский Андрей. Правда, они, вероятно, в детстве и несколько позднее виделись, даже, может быть, дружили, потому что жили в соседях, но в этот момент встреча была необычной, поскольку репутация Агафьи была подорвана. Андрей пришёл из солдат красавец красавцем и любая теченская девушка не отказалась бы выйти за него замуж, конечно, «если тятинькя согласится», но он оказался Альфредом и взор свой остановил на Виолетте. Так, в Тече нашло полное жизненное подтверждение идея «Дамы с камелиями» Дюма. Неизвестно только, сказала ли теченская Виолетта теченскому Альфреду: «Забыть мне нужно прошлое», как эти слова с исключительной выразительностью исполняет в опере Верди «Травиата» Шумская[295], обращаясь к Козловскому.

На этом аналогия с рассказом Дюма и оперой Верди заканчивается… и к лучшему: мрачное всё позади – будущее, по крайней мере, на время светло и спокойно. Агафья, теперь её звали Агафьей Николаевной, казалась такой рачительной и заботливой хозяйкой, что дай Бог другому иметь такую жену. На Макаровке появился новый кирпичный, крытый железом, дом с полным комплектом хозяйственных служб. В хозяйстве была корова, овцы, курицы, прекрасный огород и прямо уже редкая роскошь – выездной рысак. Спросите кого-либо из соседей, как это всё создалось, и вам ответят: «это дело рук Агафьи Николаевны». В дому она завела тот распорядок, какой она видела у «господ» в Челябинске: чистота, всё прибрано, на окнах цветы, на полу половики и коврики. На праздниках или на спектаклях они всегда вместе. Сама она, аккуратно одетая, никогда не позволит ему показаться небрежно одетым. Но … детей нет.

Две логики: логика Парижа и логика Течи. Парижская Виолетта не могла иначе поступить, как только умереть: этого требовала и художественная и жизненная правда. Теченская же Виолетта своей жизнью доказывала, что «травиату» можно преодолеть и встать на другой путь.

Зимой 1925 г. Андрей Павлович и Агафья Николаевна приехали в Свердловск с большим горем, которого они, может быть, ещё полностью не осознали: у ней были явные признаки cancer ventriculi.[296] Сама она о своём самочувствии выражалась так: «вот чувствую, что у меня в желудке как будто что-то переворачивается. Поем пельмешков … станет неловко». Просмотрел её специалист по женским болезням и сказал только, что операцию делать нельзя, намекнул – поздно. Андрей Павлович расстроился и только и говорил: «В Москву повезу – откажут – повезу за границу». Не кажется ли вам, что мы опять повернули на оперу Верди? Не напоминает ли это тот момент в опере, когда Альфред едет в Париж, чтобы спасти Виолетту от материального краха? Нет, Агафьи-Виолетты уже давно нет в живых; здесь идёт речь уже о спасении жены А. П. Постникова – А. Н. Постниковой.

Летом 1926 г. мы посетили Течу и навестили Агафью Николаевну накануне её смерти. У них жила прислуга, и А. Н. распоряжалась ещё по хозяйству. Она волновалась, что долго не закипает самовар. «Не могу терпеть – говорила она, – когда долго возятся с самоваром». В ней всё ещё бурлил дух хлопотуньи хозяйки…. На утро мы узнали, что она умерла.

На третий день после смерти А. Н. с теченской колокольни разносился погребальный звон, давно уже в Тече не производившийся и, очевидно последний за время существования теченской церкви. Это по завещанию Агафьи Николаевны её хоронили с выносом и пропели ей «вечную память».

Однажды Он увидал разъярённую толпу людей, готовых побить блудницу камнями. Он подошёл к толпе и спросил: «Кто первый бросит в неё камень?» Толпа разошлась. В чём смысл этого евангельского рассказа? Не в том ли, что Он верил в спасительные силы «падших» и завещал эту веру и другим людям? Был ли Он, кого называли сердцеведцем, прав? Агафья Николаевна своей жизнью подтвердила, что Он был прав.

Трагедию «падших» изображали в своих произведениях многие писатели, но никто так глубоко не изобразил и не вскрыл социальные корни «падения», как Ф. М. Достоевский в образе Сони Мармеладовой, но разве кто-либо, зная причины её «падения» решился бы в неё бросить камень? Да и было ли это «падением»? О том, как сложна это проблема, говорит, между прочим, и жизнь Агафьи Николаевны.

Андрей Павлович до Октябрьской соц[иалистической] революции был портным. Это было его основное занятие: землеробом, как и его отец он не был. После революции он некоторое время работал в кооперации, но работа шла не гладко: то с перевозкой товаров у него получится какая-нибудь беда, то то́, то другое. Женился он потом на одной вдове из коренных теченских жительниц. Она была хорошая женщина, но сказалось и тут различие в социальном происхождении: она была из семейства землеробов, её тянуло вести хозяйство: держать коров, овец, заготовлять сено и т. д., а у него особенной тяги ко всему этому не было да он уже и не в силах был работать. Бывали размолвки. Не мог он, как следует, разобраться и в политической обстановке. Он всё говорил: не могу понять, зачем всё нужно разрушать? В этом отношении на его мировоззрение, очевидно, отразилась психология ремесленника в его чистом виде, как классовой прослойки. Таким был его отец – Павел Михайлович, таким остался и он. Умер он скоропостижно и похоронен в Тече. В Тече он был последним носителем фамилии Постниковы. Потомки у Павла