«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

нею замкнутый обособленный круг молодых людей. Девушки были «барынями», жеманными, вроде пресловутой красавицы из бродокалмакских торговцев Башариных, которая, когда её пригласил учтивый кавалер на «тур вальса», ответила: «я не умию и при том потию».

Мальчиков из таких семей родители старались пристроить к Новикову на подготовку к торговле. Ваня Козлов тоже стажировался на эту профессию, но 1917 г. смешал все карты.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 343 об.-344 об.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует.

[Наёмные работники]

Проня

[1961 г. ]

В галерее тех людей, которые нам встречались в детстве, с которыми мы короткое время жили вместе и о которых сохранились добрые воспоминания, Проня, он же Прокопий Константинович [Черепанов], занимает не последнее место. В его судьбе полностью подтвердилась та картина, которая изображена в известном романе «Пара гнедых», который обычно с надрывом и почти с рыданиями поют артисты, потерявшие голос: «Пара гнедых, запряжённых цугом … Были когда-то и мы рысаками… пара гнедых… пара гнедых…» Так и Проня был кода-то Прокопием Константиновичем, и вот стал Проней. Его и теперь иногда называют Прокопием Константиновичем, но разве с такой интонацией это произносят, как раньше: прежде это звучало гордо, а теперь – не то шуткой, как иногда ребёнка называют по имени и отчеству, не то с оттенком всегда обидной жалости к обанкротившемуся человеку. Что он теперь? Оторвавшийся от земли крестьянин? Потерявший над ней власть, расстроивший зря свою силу? Стёртый пятиалтынный! И что особенно обидно, так то, что он родом из Кирдов – из деревни, где мужики живут справно, а некоторые и богато, а вот он сбился. Как это получилось – осталось тайной.[297] В Течу он пришёл уже Проней и пошёл в работники туда, где не надо ни пахать, ни косить, а работать по мелочам: отчасти дворником, отчасти водовозом, а на большее он уже и не был способен. Зимой, если выпадет снег, собрать в кучи и вывезти со двора или в огород, или на площадку по близости; подобрать навоз от двух лошадей и двух коней и вывезти в загумна; съездить за водой, дать корму скоту – вот и вся его работа. Вечером – лёжа на полатях, слушай разговоры или смотри, что делают в кухне; сморило – они в тепле до рассвета.[298]

Когда Проня появился в Тече, ему было уже за 50 лет. По-деревенски это не столь большой возраст, но он, как видно, смолоду не был крепкого сложения, а теперь уже вовсе был не видный: не высокого роста, чуть сутулый, худощавый, лицо в морщинах, волосы жидкие, борода вехоткой – что говорить: вид не казистый. К тому же он и обносился сильно. Когда он явился в начале сентября на нём был зипун, выцветший и обшарпаный, не по сезону ещё шапка, какие у нас называли «малахаями» вроде киргизской, но без ушей. Что было главным богатством в его одеянии, то это сапоги «бахилы» или, как иногда их у нас иначе называли «бутылы». Они были универсалы, т. е. годились для ношения в любое время года. По величине они немногим были меньше сапогов Петра Алексеевича Романова, выставленных в Эрмитаже. Зато зимой пехмотай побольше онуч и никаких пимов тебе не надо. Принёс ещё Проня остатки от шубы, кое-что из белья, что пошила ему из холста его старушка. Зимой, если поехать куда-нибудь подальше, давали ему тулуп. Питанием его не обижали: пшеничного хлеба из помола на Мизгирёвской мельнице на обед и ужин «рушали» до quantum satis (сколько потребуется). В скоромные дни давали щи, кашу просовую со скоромным маслом; в постные – уху из сушёной рыбы, гороховую кашу с конопляным маслом, парёнки, сусло.

Любил Проня ворчать, не матерился, «что похвалить мы в нём должны», а любимым его ругательным было слово «жаба», причём трудно было определить, какой собственно смысл или какое значение придавал он этому слову. Затягивает он, например, суполь, упёршись ногой в древко хомута, а она возьми да сорвись, он: «ах, ты жаба!» Мотает лошадь головой и заденет его, он: «ах, ты жаба!» На Рождестве наши барышни (о, они иногда бывают очень смелыми, особенно, если гадают о женихах) решили над ним подшутить, он: «ах, вы жабы-деушки!» Вот и разберись: то ли он ругается, то ли просто добродушно ворчит.

Любил Проня выпить. В наше время богатые мужички на свадьбы «николаевку» закупали прямо в лагуны вёдрами, а у «целовальника» в Тече её было запасено на много свадеб и помещался магазин, по-крестьянски «кабак» в хорошем доме, бывшей школе. Приезжали с лагунами, закупали четвертями, тут же, чтобы не возиться с посудой, выливали в лагуны, а дома из лагунов разливали в домашнюю посуду. На венчание приезжали целыми поездами – 5–6 подвод, а приезжавшие так и назывались «поезжанами». Проня, когда приезжали кирдинские, всегда ходил повидаться с земляками, узнать новости. Однажды он так же пошёл к «поезжанам» под вечер. Вот время идёт, Прони нет; уехали уже и «поезжане» после венчания – Прони нет. Вышли искать его, а он уже шествует «на четвереньках», хлебнул прямо из лагуна, как говорится, «причастился». А так Проня был мужик исполнительный: поворчит, поворчит иногда и жабу помянет, а потом сделает на совесть. Вот почему, когда наши «молодые» определились на жительство и на работу в Сугояк и когда встал вопрос, кого же им порекомендовать в работники, внимание остановилось на Проне.

Хозяйство в Сугояке только что ещё начали разводить. Ни пахать, ни косить, на жать ещё не нужно было. Из лошадей был один Бурко! Привезти воды, подмести в ограде, за воротами около дома – вот, в сущности, и все работы. Для Прони это было самое подходящее дело. Раздолье было с кухней: простор, полати – катайся с боку на бок – до стены не доедешь. От Кирдов даже ближе, чем было в Тече. А вот старушку его мы никогда не видели. Почему так получилось, как-то и не задумывались над этим. Была у него, как говорили, одна дочь единственная из детей, которая давным давно уже вышла замуж. Время от времени он ездил или пешком ходил в Кирды навестить свою старушку, чтобы прокормить которую он собственно и «робил».[299]

Однажды летом в Течу из Кирдов привезли хоронить покойника. Привезли на одной лошади. На телеге сидели старушка, женщина средних лет с двумя детьми и двое мужчин. В средине