«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

стоял гроб и на нём крест. Когда мы спросили: «Кого это привезли хоронить?» – нам ответили: «Прокопия Константиновича», а на телеге сидели его старушка, дочь с детьми, из мужчин был зять и прихватили одного на помощь.[300] Итак, нет в живых Прони, Прокопия Константиновича! Да будет тебе земля лёгкой, Прокопий Константинович! И как легко его было вспомнить: ничего плохого, только доброе. Вот уже о ком можно полностью сказать: «O, sancta simplicitas!» (святая простота).

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 246–251.

Публикуется только по «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» имеется очерк «Проня» в составе «Очерков по истории села Русская Теча Шадринского уезда Пермской губернии». Часть III. (март 1966 г.). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 380).

Терентий Яковлевич

[1961 г. ]

В детстве мы все деревни, пашни и луга, находящиеся близ Течи, распределяли по принадлежности их к Теченскому приходу, т. е. по отношению к Теченской церкви, на «наши» и чужие. «Наши» – это относящиеся к Теченскому приходу, чужие – не относящиеся к нему. В свою очередь и люди распределялись нами также на своих и чужих. Терентий Яковлевич по этому признаку относился к «чужим» и когда он сделался нашим «придворным» ямщиком, то возникал вопрос о том, как это случилось, что он, чужой, позднее мы сказали бы варяг, сделался таковым, т. е. нашим «придворным» ямщиком. История, т. е. хроника нашей жизни, не оставила нам прямого ответа на этот вопрос, но создала гипотезу, которая, по-видимому, давала близкий к истине ответ, а именно, что когда семейство отца Анатолия Бирюкова переезжало из Нижней, откуда был родом Терентий Яковлевич, в Течу, то он, как сосед их по Нижней, был участником перевозки и тут-то произошло знакомство наше с ним, которое имело такие серьёзные последствия для него и нашей семьи. Не обошлось тут, вероятно, и без протекции, которую ему, Терентию Яковлевичу, оказали Бирюковы при знакомстве с ним. Что ни говори, но классическое изречение «manas manum lavat»[301], сколько бы ни боролись с ним, не хотели поддаваться искоренению. И вот состоялось знакомство да такое, что и та и другая часть его, т. е. и Терентий Яковлевич и наша семья всегда имели виды и расчёты друг на друга, когда возникала мысль об отправке диаконских детей на учение: диакон был уверен, что Терентий никогда не откажется отвезти его детей в Каменский завод и в срок представить на станцию «Синарская», а Т. Я. был в свою очередь уверен, что Теченский диакон ни к кому другому, а только к нему, обратится с просьбой и перевозке его детей в Каменку. Он знал, когда это, примерно, должно быть и в соответствии с этим строил свои работы, чтобы кони ко времени были готовы. Отсюда понятно, что он вполне заслужил название именно «придворного» ямщика при семье Теченского диакона.

Теперь Терентия Яковлевича, конечно, давно уже нет в живых и как приятно сознавать, что воспоминания о нём не омрачены ничем и не приходится отступать от золотого правила «De mortius aut bene, aut nihil»[302], не приходится вступать в конфликт со своей совестью. Однако, теперь именно, когда жизнь крепко потрепала и выработала то, что А. С. Пушкин определил в словах: «но старость ходит осторожно и подозрительно глядит», теперь именно приходится отметить, сколько доверия тогда было оказано Терентию Яковлевичу, когда поручали ему перевозку детей зимой в холод, пургу, при полном безлюдьи в полях, когда можно было услышать вой волков, сам же он был чуть-чуть побольше тех, кого он вёз. Когда он зимой сидел на «козлах» и когда его запорошит снегом, то перед глазами у седоков виднеется только небольшой снежный ком, не больше. А вот ни разу не было случая, чтобы в дороге произошла какая-либо задержка и чтобы он не представил своих пассажиров во время к поезду.

[[303] ]

А был однажды случай зимой очень опасный. Был буран, «не видно ни зги». До рассвета было ещё далеко. Потеряли дорогу. Вот он слез с «козел», пошёл прощупывать дорогу. Ходит, ходит, кое-как нашёл. Вывел свою пару на дорогу, решил перестроиться на езду гусём. Расчёт: передняя лошадь будет лучше чувствовать под ногами дорогу и поведёт за собой коренника, а то она в пристяжке только сбивала его с дороги. Въехали в татарскую деревню Байбускарову. По своему обычаю, свойственному, правда, всем ямщикам, по деревне Терентий мчит нас на всём маху, только поухивает, и понадеялся на переднюю лошадь, пустил без вожжей, а она увидела в одном месте открытые ворота, махом во двор, а потом в пригон. Татарская семья выскочила: шум, гам. Ладно как-то кашева ещё не ударилась. Дорогу перемело. От татар узнали, что перед нам только проехали Стефановские, решили догонять. Вывел Терентий свою пару на дорогу, привязал вожжи к козлам, сам сел верхом на переднюю, на козла посадил татарчёнка, чтобы он показал дорогу за деревней. Въехали в Красноглазову, русскую деревню. Мчит нас опять Терентий по деревне, только поухивает. Стали спускаться с горки. Хвать: нет ни передней, ни Терентия. Коренник остановился. Смотрим: Терентий вылезает из-под насевшего коренника и поднимает переднюю. В Каменку приехали поздно, а на завтра к шести утра он всё-таки аккуратно доставил на станцию. Обязательство выполнено.

Как у ямщика, у Т. Я. были очень ценные для этого качества: во-первых, он умел подбирать для этого подходящих лошадей, выносливых в беге на дальнее расстояние и, во-вторых, он знал, какой строгий режим нужно соблюдать в пути. Зимой он приезжал за нами в Каменку накануне встречи на вокзале. Ночью кони отдыхали, он давал им полный рацион корма: овёс, сено, поил их вволю. Утром в шесть часов встреча на вокзале, выволакивал из кашевы тулупы, которые мы одевали, саживал в кашеву, подтыкал одеяло, кошму, садился на козла и мчал. Да, именно мчал. Завод лежит в котловине, и он уже в него не заезжал, а горой правил на дорогу за Каменку. Дорога зимой за заводом по направлению к Красноглазовой была с большими ухабами, такими, что лошадь и кашева почти скрывались с глаз. Это объяснялось тем, что место было открытое, наметало большие сугробы снега, а по этой дороге в завод подвозили руду, а иногда на встречу попадались длинные обозы с пшеницей, которую везли на продажу в Каменку. В этих случаях Т. Я. пускал лошадей галопом по обочине дороги. Следовала команда: «Эй вы, соколики!» И «соколики», пурхаясь в снегу, мчали, поднимая вихри снега. В холодную