Письма. Том второй - Томас Клейтон Вулф

я должен вернуться к работе над гранками и внести правки в рассказ, который выйдет в следующем месяце, в июньском номере журнала «Скрибнерс» [«Паутина Земли»], и это будет лишь второй рассказ из трех, которые я им обещал. Что касается третьего рассказа, то мы еще даже не решили, что будем использовать, а это означает гораздо больше работы, и об этом я тоже думаю, поскольку обещал дать им три рассказа.

Разумеется, каждый человек, включая редакторов журналов, стремится сделать все возможное для себя, и я боюсь, что большинство людей не очень-то заботятся о том, как ты устроился, и не тратят много времени на то, чтобы беспокоиться о благополучии и интересах других людей. Я не могу писать больше, чем я писал в течение последних трех месяцев, потому что я просто работал до упаду, делал это изо дня в день, и я не думаю, что кто-то может сделать больше. Теперь я готов писать еще три-четыре месяца и надеюсь, что из этого что-то выйдет, как некая награда за все эти хлопоты и несчастья. Денег у меня не осталось, и то, что они платят мне за эти рассказы, позволяет мне продержаться до тех пор, пока я не смогу написать новый, но я еще не знаю, что буду делать, когда так вымотаюсь, что не смогу писать новые рассказы или не смогу их продавать. Все, что я умею делать в настоящее время, – это продолжать писать, пока могу.

Мне жаль думать, что ты дома одна, но я очень рад, что у тебя такое хорошее здоровье. Я знаю, что такое одиночество, и как это тяжело для тех, кто всегда привык, чтобы вокруг него было много людей. В моей жизни было много одиночества, больше, чем у кого-либо из моих знакомых, и фактически я проводил большую часть времени в одиночестве с шестнадцати лет. Временами это было очень тяжело, но с годами к этому привыкаешь, хотя, думаю, никогда не теряешь надежды, что когда-нибудь выберешься из этой ситуации.

Я всегда думал, что когда-нибудь смогу вернуться в Эшвилл или в ту часть страны, где я родился и которую знаю лучше всего, но боюсь, что сам Эшвилл изменился, так что это уже невозможно. Я пережил разочарование и боль, которые испытал из-за того, как отнеслись к моей книге, и из-за того, что говорили обо мне в то время, и я никогда не тратил много времени, беспокоясь об угрозах людей, которые могли бы написать мне анонимное письмо. Вот чего я не могу и не хочу терпеть, так это уродливого, назойливого любопытства людей к моей жизни, и по этой причине я не вернусь. Мне потребовалось пятнадцать лет одиночества, чтобы устроить свою жизнь, и теперь эта жизнь – моя собственная, к лучшему или худшему, добьюсь ли я когда-нибудь большого успеха или нет, и никто из посторонних не собирается ее нарушать. Уединение и безвестность моей собственной жизни – это то, что я буду защищать всеми силами, и я не позволю людям влезать в мою жизнь и называть себя моими друзьями, как это делали некоторые люди в последние три года, хотя они никогда не были моими друзьями и ничего обо мне не знают. Моим намерением всегда было вернуться домой, повидаться с теми немногими людьми, которых я знаю и которые были моими друзьями, и снова начать жить среди них, как это имеет право делать любой порядочный человек, но я не потерплю, чтобы ко мне приставала толпа людей, которых я никогда не знал и чей единственный интерес ко мне заключается в том, чтобы выудить какую-нибудь сплетню или притвориться, что они испытывают ко мне некую привязанность или дружеский интерес, потому что мое имя попало в газету раз или два. Мне не нравится весь этот дух «бустер-бум-города-загородного клуба», потому что все это ложь, в ней нет ни одной порядочной и честной человеческой ценности, и все это знают, и на дружбу таких людей нельзя полагаться так же, как на их утверждения, что кусок недвижимости стоит в десять раз больше, чем на самом деле, или что в городе живет в два раза больше людей, чем на самом деле. Как ты говоришь, никто и никогда не сможет изменить холмы и долины Северной Каролины, и это то, по чему я скучаю, а также по людям, которых я там знал и которые были моими друзьями. Что касается всего остального, загородных клубов, риелторов, бума, людей, пытающихся притвориться теми, кем они не являются, то это можно найти где угодно. Я не скучаю по этому, и мне не нужно возвращаться домой, чтобы найти это.

Фред не написал мне, какие у него планы относительно нынешней работы. Из его слов я понял, что он намерен продержаться еще некоторое время и посмотреть, не улучшится ли бизнес, чтобы он мог его оплачивать. Я полагаю, так же как и ты, что он скучает по своей девушке и, возможно, хочет вернуться в ту часть страны, где он сможет быть ближе к ней и чаще видеть ее. Конечно, ему лучше знать, что делать.

Как бы ни были плохи условия здесь, я сомневаюсь, что они так же плохи, как дома, и, возможно, он сможет что-то сделать здесь, если удержится. Конечно, все так сомневаются в будущем, и все, на чем мы сейчас можем передвигаться, – это надежда, но мы все надеемся, что ситуация улучшится, а некоторые говорят, что уже улучшилась.

Я согласен с тобой в том, что трудно увидеть какую-либо ближайшую надежду для Эшвилла. Горожане вложили всю свою жизнь в игрушечный воздушный шар, а когда шар лопнул, от него ничего не осталось, даже воздуха, которым они в его надували. Я надеюсь, что в качестве дивидендов за все их горе и потери осталось немного мудрости, но даже в этом никто не может быть уверен, потому что люди имеют свойство во второй раз поддаваться одной и той же иллюзии, даже если в первый раз она обернулась крахом. Какими бы разрозненными и разоренными ни были все мы в семье, мы все же, похоже, находимся в гораздо лучшем положении, чем многие другие люди, о которых я слышал, и большинство из нас, хвала небесам, все еще сохранили здоровье и хоть какую-то работу, и я надеюсь, что дальше все будет еще лучше.

О немецком издании я больше ничего не слышал, кроме того, что рассказал тебе, когда был в Вашингтоне. Мистер Уилок из