Жизнь и творчество Михаила Булгакова. Полный лексикон - Борис Вадимович Соколов

желательной для них эволюции. Однако на самом деле нэп для большевиков был не более чем тактическим маневром, а после устранения Троцкого от реальных рычагов власти (этот процесс писатель точно фиксировал в Под п.) никто всерьез дела со сменовеховцами иметь не собирался. Булгаков, в отличие от них, в термидорианское перерождение советской власти не веривший (статья Н.В. Устрялова в «Смене вех» так и называлась «Путь термидора»), о сменовеховстве и сменовеховцах в Под п. отзывался крайне нелестно. Свое неверие в благотворную эволюцию большевизма он выразил в сатирических повестях «Роковые яйца» и «Собачье сердце». В дневниковой записи 26 октября 1923 г. Булгаков на личном опыте утверждал: «Мои предчувствия относительно людей никогда меня не обманывают. Никогда. Компания исключительной сволочи группируется вокруг «Накануне». Могу себя поздравить, что я в их среде. О, мне очень туго придется впоследствии, когда нужно будет соскребать накопившуюся грязь со своего имени. Но одно могу сказать с чистым сердцем перед самим собой. Железная необходимость вынудила меня печататься в нем. Не будь «Накануне», никогда б не увидали света ни «Записки на манжетах», ни многое другое, в чем я могу правдиво сказать литературное слово. Нужно было быть исключительным героем, чтобы молчать в течение четырех лет, молчать без надежды, что удастся открыть рот в будущем. Я, к сожалению, не герой». (Автор Под п. еще не знал, что с 1929 г. ему придется оказаться точно в таком положении.) А 23 декабря 1924 г. писатель очень верно предрек судьбу сменовеховцев: «Все они настолько считают, что партия безнадежно сыграна, что бросаются в воду в одежде. Василевский (И.М. Василевский (Не-Буква) (1882–1938), известный журналист-сменовеховец, первый муж второй жены Булгакова Л.Е. Белозерской. – Б. С.) одну из книжек выпустил под псевдонимом. Насчет первой партии совершенно верно. И единственная ошибка всех Павлов Николаевичей (речь идет о лидере кадетов П.Н. Милюкове (1859–1943), в эмиграции редактировавшем газету «Последние новости». – Б. С.) и Пасмаников (либеральный журналист Даниил Самойлович Пасманик (1869–1930) был сотрудником Милюкова. – Б. С.), сидящих в Париже, что они все еще доигрывают первую, в то время как логическое следствие: за первой партией идет совершенно другая, вторая. Какие бы ни сложились в ней комбинации – Бобрищев погибнет». Особенно возмущало Булгакова то, что «сменил вехи» такой крайне правый публицист, как А.В. Бобрищев-Пушкин, выпустивший сразу под двумя псевдонимами, П. Арский и Ал. Дмитриев, в серии «Вожди и деятели революции» книгу о М.М. Володарском (Гольдштейне) (1891–1918), петроградском комиссаре по делам печати, агитации и пропаганды, убитом террористом и канонизированном большевиками: «Но все-таки поймите. Старый, убежденный погромщик, антисемит pur sang (чистокровный (фр.) – Б. С.) пишет хвалебную книгу о Володарском, называя его «защитником свободы печати». Немеет человеческий ум». В «Смене вех» Бобрищев-Пушкин утверждал: «Советская власть при всех ее дефектах – максимум власти, могущей быть в России, пережившей кризис революции. Другой власти быть не может – никто ни с чем не справится, все перегрызутся». В большевиках он увидел ту твердую власть, за которую ратовал до 1917 г. Булгаков же насчет возможностей сохранения свободы и даже самой жизни при такой твердой коммунистической власти не обольщался и относительно будущей судьбы сменовеховцев оказался провидцем: в 1937–1938 гг. Н.В. Устрялов, И.М. Василевский, А В. Бобрищев-Пушкин и др. были репрессированы и погибли. «Веселые берлинские б…», как назвал сменовеховцев Булгаков в Под п. в записи от 3 января 1925 г., веселились недолго и кончили очень плохо. Невольной жертвой борьбы с ними стал и сам автор Под п., на долгие годы получивший небезопасный ярлык «сменовеховца», и его дневник, угодивший в руки ОГПУ. В Под п. проявился свойственный Булгакову бытовой антисемитизм. Он всячески подчеркивает еврейскую национальность несимпатичных ему людей, вроде издателя «Белой гвардии» 3.Л. Каганского или некоторых руководителей «Накануне». Возможно, подобное отношение к евреям укрепилось у него еще в семье. Так, А.И. Булгаков, отец писателя, в статье «Современное франкмасонство» (1903) с тревогой отмечал, что «в настоящее время ряды франкмасонских лож наполняются евреями» и «понятное дело, что от таких лож нельзя ожидать ничего доброго для христианства». В Под п., например, в записи в ночь с 20 на 21 декабря 1924 г. осуждаемые писателем действия французского премьера Эдуарда Эррио (1872–1957), который «этих большевиков допустил в Париж», объясняются его мнимо-еврейским происхождением: «У меня нет никаких сомнений, что он еврей. Люба (Л.Е. Белозерская. – Б. С.) мне это подтвердила, сказав, что она разговаривала с людьми, лично знающими Эррио. Тогда все понятно». А отзываясь о публике, посещающей «Никитинские субботники», организованные создателем одноименного издательства литературоведом Е.Ф. Никитиной (1893–1973), писатель в ночь на 28 декабря 1924 г. подчеркивал, что это – «затхлая, советская, рабская рвань, с густой примесью евреев». В донесении анонимного агента ОГПУ от 10 ноября 1928 г. содержится сходный по духу булгаковский отзыв: «О «Никитинских субботниках» Булгаков высказал уверенность, что они – агентура ГПУ».

В то же время черносотенно-погромных настроений Булгаков не разделял и, как видим, осуждал за подобные настроения в прошлом А.В. Бобрищева-Пушкина. Характерно, что в двух известных до сих пор булгаковских фельетонах, «Грядущие перспективы» и «В кафэ», нет ни следа антисемитизма, хотя цензура ОСВАГа не препятствовала антисемитским публикациям, например, того же В.В. Шульгина и наверняка не стала бы изымать антиеврейские пассажи и из булгаковских фельетонов.

В 20‐е гг. Булгаков уже не был монархистом. 15 апреля 1924 г. в связи со слухами, что по Москве ходит манифест великого князя Николая Николаевича (1856–1929), которого часть русских монархистов считала претендентом на престол, писатель раздраженно заметил: «Черт бы взял всех Романовых! Их не хватало».

В Под п. Булгаков уже окончательно осознает писательство, как единственное дело своей жизни. Например, 30 сентября 1923 г. он с удовлетворением констатировал: «В литературе я медленно, но все же иду вперед. Это я знаю твердо. Плохо лишь то, что у меня никогда нет ясной уверенности, что я хорошо написал». Такая уверенность в Под п. проявилась у него только по отношению к рассказу «Богема». 4 января 1925 г. в связи с его публикацией в журнале «Красная новь» Булгаков записал: «Это мой первый выход в специфически-советской тонкожурнальной клоаке. Эту вещь я сегодня перечитал, и она мне очень нравится… Кажется, впервые со знаменитой осени 1921‐го года (времени приезда в Москву. – Б. С.) позволю себе маленькое самомнение и только в дневнике, – написан отрывок совершенно на «ять», за исключением одной, двух фраз». Но порой писателя охватывали сомнения: 26 октября 1923 г. Булгаков признавался: «Горько раскаиваюсь, что бросил медицину и обрек себя на неверное существование. Но, видит Бог, одна только любовь к литературе