«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

рассчитаны были на то, чтобы и зимой можно было намотать на ноги такие «онучи», целые половики, что никакой мороз не доберётся до ног. Сапоги густо смазаны были дёгтем, до блеска. Стоит жар, но Алексей Тихонович, как и другие, в полном одеянии, комильфо: так требует базарный этикет. Стоит Алексей Тихонович, глаз не сводит с «товара» Ивана Сергеевича и видно, что в голове у него извечная дума мужицкая о коне, сподвижнике в его трудах. Вот, наконец, Алексей Тихонович, оторвал свой взор от коней и отправился домой. Я слежу за его тяжёлой походкой, в перевалку, с нажимом на землю. Этот вид возвращающегося с базара Алексея Тихоновича вспомнился мне однажды позднее, когда я где-то прочитал, что иностранцы, размышляя о судьбах наших русских мужичков, иногда задавали вопрос: «почему у них такие тяжёлые «зады», «почему они как бы волочат их». Я признал, что это правда: сказано метко; что вот такой именно вид и был у Алексея Тихоновича, но для меня был ясен ответ на поставленный иностранцами вопрос: стоило только посмотреть на любого из наших мужичков на поле за сабаном при подъёме паров или когда он целые копны сена подаёт парильником при образовании зарода, чтобы понять, отчего у наших мужичков получилась тяжёлая поступь.

Прошли мои юношеские годы, и я в течение нескольких лет не видал Алексея Тихоновича. Но вот судьба меня снова свела с Алексеем Тихоновичем и в такой обстановке, в какой я никогда не думал с ним встретиться. В июле 1914 г. мы, будучи молодожёнами, заканчивали своё «брачное путешествие» после посещение Эстонии и Финляндии и направлялись в Течу. В Челябинске на станции нас должен был встретить ямщик из Течи, и им оказался Алексей Тихонович. Признаться, я был удивлён тем, что таковым оказался Алексей Тихонович: я просто никак не думал, что у него может быть такой «талант». Нашим семейным «придворным» ямщиком был Терентий Яковлевич. Мы привыкли к нему, как к нашему бессменному ямщику и были убеждены, что у него есть именно «талант» в этом деле, и что не всякий может быть ямщиком, а тут вдруг оказался «приставленным» к этому делу и кто же – Алексей Тихонович. И вот пред нами предстал Алексей Тихонович во всей своей красоте, как он описан уже выше. День был жаркий, как бывает в Петровки, но Алексей Тихонович был в полном своём одеянии, так сказать, официально один, опять как это требовалось по этикету от кучера.

Вышли мы на площадку у вокзала, и я ахнул, увидев «пару гнедых» Алексея Тихоновича. Перед глазами моими предстали две «коняги» в точности, как описан Коняга у Салтыкова-Щедрина. Не прибегая к прощупыванию, только глазами можно было пересчитать у них рёбра. На крестце видны были бабки, и шлеи на том и другом отвисли по бокам. Стояли «коняги» с опущенными головами в глубокой задумчивости, изредка помахивая хвостами. По всему было видно, что совсем недавно они волочили в поле тяжёлый сабан, а сейчас Алексей Тихонович немножко подкормил овсом и «приставил» на вокзал. Ну, думаю, как-то ты, Алексей Тихонович, домчишь до Течи на своих «рысаках», а ехать нужно не меньше восьмидесяти вёрст. К тому же путешествие наше в те времена было громоздким: надо было уложить солидную корзину с одеждой, разные картонки с мелкими вещами из одежды и пр. И вот, наконец, Алексей Тихонович всё распределил: сзади на дроги, себе на козла и под ноги, воссел на козлах, как на троне, натянул возжи, и «рысаки» пошли. И пошли они не рысью, не иноходью, а тем манером, своеобразным способом бега, который назывался у нас «трусцой». Смотришь на них и не разберёшь: то ли они бегут, то ли быстро шагают, но двигаются они методически, ровно, как часовой механизм, как обречённые на «perpetuum mobile», а Алексей Тихонович посиживает себе, даже кнут не показывают, а только тоже ритмично, под шаг своих «рысаков» скандирует: «Эй, соколики», «эй, соколики». А «соколики» бегут и бегут без остановки. Что за «притчи»! Вот тебе и «коняги»! Решил я вызвать Алексея Тихоновича на азарт и говорю: «Ну, А. Т., если засветло нас привезёшь в Течу, добавлю тебе за подводу целковый». «Идёт» – принял вызов Алексей Тихонович… и в семь часов вечера мы были уже в Тече.

Надолго после этого мы расстались с А. Т. Кончилась первая европейская империалистическая война, прошла Октябрьская революция, шёл девятьсот тридцатый год. Мы жили в Свердловске. В городе тогда на рынках можно было часто встретить деревенских раскулаченных мужичков и женщин. Ходили они по базарам и продавали рубахи, полотенца, платки, половики и пр., очевидно, из предметов прежнего приданого. Бывали совершенно неожиданные встречи. Вот так неожиданно я встретил Алексея Тихоновича на улице Малышева. Был сентябрь, и осень вошла в свои права. Ночами было уже холодно. Днём пропархивал снег. Никак не думал я, что могу встретиться с Алексеем Тихоновичем в Свердловске, далеко от Течи. Боясь «вклепаться», я долго приглядывался к нему, пока, наконец, убедился, что это был он. На нём был тот же зипун, о котором речь была выше, те же сапоги, только на голове была не шляпа, а шапка из собачьей шкуры. Ещё больше он пригнулся к земле, посерел, сжался. «Ты ли это, А. Т.? – спросил я его. «Да, это я, Василий Алексеевич», – ответил он мне глухо, и я не мог понять: то ли обрадовала его эта встреча со мной, то ли вызвала у него какую-то горечь о том, что, дескать, вот как мы встретились в тобой в печальной обстановке: не так бы нужно было встретиться…. И Алексей Тихонович поведал мне свою печальную историю с высылкой его из Течи. Оказалось, что в Свердловске он жил недалеко от моей квартиры на ВИЗе. На берегу Исети, у первого рабочего посёлка ВИЗа, выстроены были каркасные бараки, плохо защищавшие от холода в них. В этих бараках поселены были раскулаченные из разных мест Свердловской, Челябинской, Курганской областей. В числе их была и семья Алексея Тихоновича. Я знал, что у Алексея Тихоновича был сын, которому, по моим расчётам, должно быть за двадцать лет, и спросил: где же он? А. Т. ответил: «Он в Красной армии». «Как же так?» – в свою очередь спросил я А. Т., – «сын в армии, а тебя раскулачили?» «А вот так, – сказал он: не посмотрели ни на что»…. Расстался я с Алексеем Тихоновичем с сознанием чего-то гнетущего, тяжёлого на душе, как будто бы я и был участником чего-то неправильного, несправедливого, что было