«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

вроде горницы, то было не так тесно в избе, а если клети не было и всё было расположено в одной избе – и жизнь хозяев со всеми её атрибутами, и принадлежности, и материал для работы мастеров, то получался сущий ад, не лучше дантовского ада из его «Божественной комедии»: грязь, пыль, звук шерстобитной струны, вонь от закиси шерсти и обжига пимов – такова картина жизни хозяев и условия работы мастеров. Летом на этот случай выставляли в избе рамы, а в остальные сезоны все задыхались в этом аду. Отсюда и вид у мастеров и их детей был особенный: бледные лица, преждевременная сутулость, худоба, вялость в движениях.

Жив был ещё в семье дед. Он в отличие от других членов семьи вёл жизнь на лоне природы – был рыбак. За исключением зимы он проводил время на реке: на «Штатском месте» у него была долблёная лодка – «бат», лежала опрокинутой, без привязи и замка. Времена были патриархальные – никто не зарился на это добро. Сюда приходил он со своими жерлицами, отправлялся вверх по реке и расставлял их среди купавок и лилий, а по истечение известного срока являлся за добычей и снимал щук, окуней, чебаков и редко линей. Ставил он и морды в подходящих для постановки их местах: узких проходах между островами, расположенными в разных местах по реке, в копанцах и у запруд. Старик специализировался на ловле речной рыбы и соперником его был тоже живший на Горушках Андрей Абрамович, который «грешил» заглядыванием в чужие морды и был кем-то убит около одного копанца.

Старик подкармливал рыбой семью, а часть продавал. Как сейчас помню его: среднего роста с большим сократовским черепом, лысый, загорелый, в рубахе с открытым воротом, без пояса, босой, в домотканных пёстрых холщовых штанах, без шапки, подходит он к бату, сталкивает его с берега в воду, садится, длинным шестом отталкивается от берега и направляется в свои владения. Вижу его также в поярковой шляпе, зипуне и сапогах-бахилах, густо смазанных дёгтем, с корзиночкой, в которой в траве запрятана рыба, шествующим на продажу своей добычи, одетым, так сказать, официально, в соответствии с моментом. Потом вижу его уже в лавочке А. Л. Новикова, закупающим сахар, спички, керосин и пр. Обмен товаров налицо.

Вижу также приземистую с дерновой крышей избушку с жердяными воротами и небогатыми «службами», свидетельствующими о том, что хозяева не настоящие землеробы, а больше ремесленники деревенского типа.

Со стыдом приходится вспоминать, как когда-то наехали мы на лодке на систему жерлиц старика и спутали её. Старик бегал с жалобой на преступников к их родителям и был жалок до сердечной боли. Было-было, как говорится, из песни слов не выкинешь.

Вторая семья «Шолиных» жила на задах у теченского купца Антона Лазаревича Новикова, по мере того, как он обрастал хозяйством, теснил своих соседей к обрыву горы, и, в конце концов, покосившаяся изба их оказалась у самого спуска с горы, усадьба была маленькая с таким же небольшим огородиком. Помню небольшую покосившуюся избу, ворота из жердей. Не помню хозяев, но хорошо помню мальчика, их единственного сына. Он был по развитию близок к кретину, был очень нечистоплотным с повышенным выделением слюны, которая стекала на рубашку, и грудь её всегда была влажной. Летом кружились около неё мухи, было неприятно видеть эту картину. Мальчика звали Стёпкой и прибавляли прозвище – Шоля-моля-Стёпка-шоля-моля. Избушка фасадом выходила в проулок между усадьбой Новикова и попа Бирюкова Владимира и была, как бы зажата этими усадьбами, так как мимо неё был только узкий проход и спуск очень крутой к речке. У попа была большая и озорная семья, и Стёпка-шоля-моля часто был объектом злых шуток и насмешек над ним. Так с ним мальчишки из поповской семьи однажды устроили шутку, благодаря которой он вошёл в анналы Течи в качестве печального героя её.

Первым земским начальником в Тече был Габриельс, очевидно, из поляков, высланных в Сибирь после раздела Польши в… году. У него было три дочери, которые учились в каком-то институте благородных девиц и мальчик-кадет. Он был вдовец, а дети на каникулах были под надзором бонны. Габриельс дружил с попом Владимиром Бирюковым и временами всей семьёй бывал в гостях у попа.

В поповской ограде были качели – гигантские шаги. Девочка-институтка однажды на них качалась, а один из мальчиков Бирюковых решил над ними подшутить. Он подговорил Стёпку-шолю-молю подойти к ним и отрекомендоваться: шут Балакирев. Стёпка подошёл к одной из них, протянул руку и сказал: «Здравствуйте, суки, балаки». Получился скандальный конфуз. Молва быстро разнеслась по селу, а Стёпка-шоля-моля, таким образом, прославился как чуть ли не борец с «барами» за социальную справедливость.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 390. Л. 60–70 (рукопись), 103–107 (машинопись).

Находится только в «свердловской коллекции» воспоминаний автора. В «пермской коллекции» отсутствует.

Мишка «Чигасов»

[1961 г. ]

Он жил на задах у «Расторгуевых». «Чигасов» – это было его прозвище. Звали его когда-то Михаилом Павловичем, но потом он «сбился»: всё пропивал и разорял семью. У него было две дочери, которые в возрасте 17 лет вышли замуж.

Жили они сначала довольно справно, по-середняцки, а потом всё пошло прахом. В Тече издавна была «монополька», по-простонародному «кабак». Он «обслуживал» большую «округу». «Справные» мужички на свадьбы приезжали к нему с лагунами и из четвертей выливали вино в них. Выпивали на свадьбах вёдрами. Как правило, пьянствовали, но не до того, чтобы сделаться алкоголиками, а «Чигасов» сделался уже настоящим алкоголиком. Этим и «прославился» на селе.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 319 об.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует.

Иван Антонович Ширяев

[1961 г. ]

Явился он в Течу не известно откуда в качестве агента компании Зингер: продавал в рассрочку швейные машины. Радиус его производственной площади охватывал добрую половину Шадринского уезда, а понравилась ему Теча: тут он и осел. Что только было с теченскими «бабами», у которых хозяйство было «справным»! «Мужикам» проходу не давали: «купи, купи!» Да и правду сказать: у некоторых семьи были до восьми-десяти человек. Поковыряй иголочкой! Да и материалы на шитьё пошли «покупные»: у Антона Лазаревича в лавке полки ломились от ситца, корта, плиса, кашемира, канифаса и сатина. Тяжело всегда начать, даже и в том случае, когда говорят: первая колом, а вторая соколом». А когда по деревне пошли разговоры от одной «бабы» к другой: «Чула – тётка-то Настасья машину купила», да