«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

когда посмотрели, как эта машина шьёт, ну тут уже агентировать не надо. Дело у Ивана Антоновича «зажило». А тут ещё скончался единственный теченский портной Павел Михайлович Постников, а Иван Антонович к этому ремеслу тоже «был причастен». И вот Иван Антонович «прибился» к теченцам, стал «своим». Был он человеком грамотным, а писать даже мог с «завитушками»: не зря он был замечен агентурой «Зингера». Был у него единственный сын Ванька Ширяев, ходил в школу. И вот теченская учительница Елизавета Григорьевна стала замечать, что Ванька пишет с разными «завитушками», чему она не учила. Узаглавных букв, где только будет подходящий случай, нет-нет, да и подмахнёт что-то вроде свиного хвостика. Елизавета Григорьевна к нему: «Кто это тебя учит?» – «Мой папа» – отвечает Ваня.

Всё было хорошо у Ивана Антоновича, вот только дом «справить» не мог: пришлось трепаться по квартирам. «Наголодался!» Зато, как только Пеутиных, теченских негоциантов, раскулачили и выслали из Течи, он первый вошёл в их хоромы. Он и раньше тосковал по этим хоромам, когда «обшивал» на дому их хозяев, и вот, наконец, дождался, что пришёл праздник и на его улицу.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 340–341.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует.

Алексей Тихонович

[1963 г. ]

Несмотря на то, что я встречался с ним более шестидесяти лет тому назад в дни своей «туманной юности» и прошло более тридцати лет, когда была моя последняя печальная встреча с ним в Свердловске, он, т. е. его образ, до сих пор, как живой, стоит перед моими глазами, образ теченского землероба, мужичка среднего «достатка», середняка, по принятой в настоящее время терминологии. Стоит он передо мной приземистый, худощавый с добрыми глазами, но с какой-то едва уловимой хитрецой во взгляде, и мне так и кажется, что он вдруг обратится ко мне со словами: «Что, Вася, ты всё ишо учишься? Ну ладно: учись, учись!» Было так и на самом деле: однажды, когда мне было уже около двадцати лет, Алексей Тихонович так и спросил меня, а на мой положительный ответ, пожелал мне успеха в моём учении. Тогда же другой знакомый мой теченский мужичок из «расейских» переселенцев – Николай Васильевич Пеутин – тоже мне задал такой вопрос, но, получив мой ответ, предостерёг меня: «смотри, парень, не переучись», Эти два случая впоследствии были предметом моего обдумывания на тему о том: кто же из этих двух моих деревенских знакомых мужичков продуманнее разрешал вопрос о значении образования: Алексей Тихонович или Николай Васильевич, а возникал у меня этот вопрос потому, что так часто приходилось встречать у наших мужичков скептическое отношение к людям с образованием. Подойдёшь, бывало, к группе знакомых мужичков, когда они жнут или косят, и вот они начнут, как у нас говорили, «подцыганивать» над тобой: «ну-ко, Вася, покоси или возьми серп и пожни», и делали это заведомо зная, что Вася не может этого делать. При этом так и проглядывало у них намерение подчеркнуть, что я-де вот настоящий работник, а ты нет, моя работа – это настоящая работа, а твоя – нет, и ни к чему это твоё учение. Я был склонен думать тогда, что у Алексея Тихоновича было хоть, может быть, не вполне осознанное, а смутное понимание значения образования.

В Тече и окрестных сёлах и деревнях уже были случаи, что отдельные мужички старались в меру своих материальных возможностей учить своих детей дальше после успешного окончания ими сельской школы, в двухклассных училищах и даже в гимназиях. Так, сын теченского мужичка – Павла Александровича Суханова – Миша учился в Шадринском реальном училище, а дочь беликульского мужичка Добрынина – Марина училась в Шадринской женской гимназии. Алексей Тихонович не имел такой возможности – «сил не было», но он, очевидно, понимал значение образования инстинктивно и искренно желал мне успехов в учении. «Чуют правду» – так можно было сказать о таких мужичках.

Как произошло моё знакомство с Алексеем Тихоновичем?

Жил Алексей Тихонович не в соседях с нами, но и не в столь большом отдалении. В деревнях пространственные отношения во многих случаях были условными – не поддавались научным определениям и исчислениям пространства. Особенно в сознании мальчишек. Все места, где жили друзья по играм, считались близкими. Однако, понятие о пространстве с возрастом расширялось эмпирически, так же, как постепенно разрастался круг друзей. Сначала мы дружили с соседскими мальчиками, а потом – в школьные годы – заводили друзей уже и подальше от своего дома. Играли шариком, в пряталки, «конями-ворами», при этом и происходило взаимное ознакомление: тяти и мамы наших друзей привыкали видеть нас в обществе своих Васек, Ваней, Петек, а мы, дети, приглядывались к этим тятям и мамам. И как-то сами собой устанавливались сердечные связи между этими тятями и мамами и нами, детьми. Когда мы стали взрослыми и вспоминали об этих своих деревенских знакомых – мужичках и тётушках, – то всегда восхищались их добротой и каким-то врождённым благородством и сердечностью. Вот так произошло и моё знакомство с Алексеем Тихоновичем ещё в детские годы.

Позднее, в юношеские годы, часто приходилось видеть Алексея Тихоновича по понедельникам на теченских базарах. Он жил недалеко от базарной площади и по примеру многих теченских мужичков был «завсегдатаем» на базарах. Для нас же, вечно подвижных и ищущих развлечений юношей, базары были и местом встреч со знакомыми парнями и девушками из торговых семей, и предметом наблюдений за «быстро текущей» жизнью. Алексей Тихонович обычно находился на базаре в толпе «зипунников», стоявших у «товара» нашего теченского «купца» – торговца лошадями Ивана Сергеевича. Вот и теперь я вижу Алексея Тихоновича в этой толпе «зипунников». На голове у него поярковая круглая шляпа с выленялой плисавой ленточкой у основания конуса. Шляпа теченского производства пимокатов «Шолиных», что живут на Горушках. Много на своём веку, как видно, «претерпела» эта шляпа: и дождём её мыло, и пылью засыпало, и солнцем припекало, и вся она порыжела. Такой же под стать шляпе весь порыжевший зипун, видавший те же виды, что и шляпа, на Алексее Тихоновиче затянут в два с половиной оборота опояской, которую ему, вероятно, любовно выткала из разноцветных ниток благоверная супруга. Зипун суконный «домотканного» производства, а у опоясок концы сделаны кисточкой по моде. На ногах у Алексея Тихоновича были сапоги с широченными голенищами и такой величины, что, вероятно, сам русский император Пётр Алексеевич Первый смог бы натянуть их на свои «великодержавные» ноги. Сапоги у Алексея Тихоновича явно