Дневники, 1915–1919 - Вирджиния Вулф

книг для рецензий, следовательно и времени для написания собственных текстов у меня тоже не было. На этой неделе у Л. по вечерам немного поднималась температура, вызванная малярией и посещением Оксфорда — места смерти и разложения[1324]. Я почти напугана полной зависимостью от Л. и своей ограниченностью. Мой разум, отвлеченный тревогой или чем-то еще от освоения чистых листов бумаги, похож на заблудившегося ребенка; я брожу по дому, сажусь на нижнюю ступеньку лестницы и плачу.

«День и ночь» до сих пор трепещет во мне и отнимает кучу времени. Джордж Элиот никогда не читала рецензий, поскольку разговоры о ее книгах мешали работать. Я начинаю понимать, что она имела в виду. Я не принимаю похвалу или критику слишком близко к сердцу, но они отвлекают меня и заставляют оглядываться назад, вызывая желание объясняться и разбираться. На прошлой неделе меня ранили абзацем в «Страннике»; на этой неделе Олив Хезелтайн залечивает мои раны[1325]. Но лучше я буду по-своему писать о «четырех страстных улитках», чем стану новой Джейн Остин, как утверждает КМ.

6 декабря, суббота.

Во вторник я обедала с Сесилами[1326]. Возможно, это мое первое появление в образе маленькой Львицы. Бибеско[1327] пожелали встретиться. Лорд Крэнборн[1328] восхищен мной. Элизабет оказалась более милой и менее яркой, чем я ожидала. У нее сдержанные манеры замужней матроны, которая не напрягалась говорить умные вещи. Мне показалось, что она немного нервничала, когда мы общались у окна. Возможно, ей не нравится взгляд другой женщины на себе. Она бледная и приземистая, с оживленно выпученными глазами цвета смородиновой булки. Но ее воодушевление — результат хорошо натренированного ума, долгое время пребывающего среди себе подобных. «В старости воспоминания сменяют характер», — говорила она, рассуждая о леди Д. Невилл[1329]. Опять же, они помогают записывать мысли, но между написанием и публикацией — пропасть. Помнится, это было сказано после моего опрометчивого оскорбления в адрес леди Гленконнер[1330], ее тети, и Уиндема Теннанта[1331]. В легком смущении она отвернулась, пытаясь откреститься от восхищения леди Г. Полагаю, ей хочется занять достойное место среди интеллектуалов. Бибеско — красивый и приветливый мужчина из мира такой роскоши, что особого интереса не вызывает, а его английский чересчур сложен для восприятия, поэтому общаться напрямую почти невозможно. Как и у всех иностранцев, у него серьезная педантичная речь: «Я предпочитаю верить только тому, что может подтвердить мой разум», — или как-то так. Лорд Роберт, как обычно, был приветлив, внушителен, дружелюбен и остроумен, несмотря на распятие на цепочке для часов. Лорд Крэнборн — скромный и кроткий человек с большим землистым лицом без подбородка, в блестящем синем сюртуке и брюках — внешне очень похож на Сесила. В тот день Крэнборн был на лекции в Лондонской школе экономики. Когда все ушли, я осталась поговорить с Нелли о гадюках, слугах, Джордж Элиот и «Дне и ночи».

28 декабря, воскресенье.

Вероятно, это последняя запись в году, но едва ли она будет самой внятной. Перерыв в 22 дня объясняется в основном болезнью: сначала насморк Л., потом накрыло меня, но гораздо сильнее — 8 дней в постели, а сегодня на диване; завтра мы уезжаем в Монкс-хаус. Это был грипп — тот, который врачи называют «низким типом», но затяжной и вызывающий, как всегда, сильную мигрень. Поэтому сказать мне особо нечего, да и сил почти нет. С тех пор как у Л. начался малярийный тип, мы и правда видели мало людей, а я за последние 10 дней вообще никого. Зато я прочла два огромных тома о жизни Батлера[1332] и сейчас листаю мемуары Гревилла[1333] — и то и другое отлично подходит для болезни. Возникает ощущение, будто Батлер очищает чувства от шелухи: все выглядит довольно сырым, но ярким, хотя не хватает сочности, и к концу повествование становится сухим и тусклым. Меня поразило, сколько места занимали «слава» и книги в его жизни, почти лишенной человеческих отношений. Не является ли подобная «репутация» глубочайшим из всех мужских инстинктов? Почти в самом конце, когда он добился восхваления, жизнь его распустилась маленьким цветком, но было уже слишком поздно. Для столь критичного и высокомерного ума довольно странно придавать такое огромное значение рецензиям. Я и вполовину столько не думаю о своих! Однако на его долю выпало безразличие и молчание — вероятно, самое тяжелое испытание. Это (я имею в виду Жизнь) не прибавляет уважения к человеческой природе. Был в тексте и другой человек, которым я хотела восхищаться, но его мелочность оказалась еще более разрушительной, чем у первого. Фестинг Джонс[1334] прекрасно подражает Батлеру. По-своему удачный стиль, за исключением того, что он становится слишком механическим.

Здесь я забегаю вперед, но должна остановиться. О да, я с удовольствием прочла дневник за предыдущие годы и намерена продолжать. Меня забавляет, что он вырос как личность и почти обладает собственным лицом.

Книга Л. еще не вышла, но у нас уже есть шесть экземпляров. Ведутся переговоры о продаже Гайд-Парк-Гейт и покупке Хогарта с Саффилдом. Слуги решили остаться с нами на веки вечные. Никаких новостей о продажах «Дня и ночи». Массингем сильно повлиял на рецензии, но частные мнения меня очень радуют. Я вижу, что публичность становится проблемой. «International Review» объединили с «Contemporary Review», а Л. сохранил за собой офис и персонал. На наш взгляд, теперь мы заслужили немного удачи. И все же я осмелюсь сказать, что мы самая счастливая пара в Англии.

Приложение 1: Дневники

Ниже перечислены тридцать дневников, написанных Вирджинией Вулф после замужества. Сейчас они находятся в коллекции Бергов Нью-Йоркской публичной библиотеки. Некоторые из них написаны в готовых тетрадях или блокнотах, купленных в канцелярском магазине. Дневники VII и IX–XV вполне могли быть переплетены самой Вирджинией, а несколько других состоят из отдельных листов, скрепленных кольцом или пружиной. Дневники XIX–XXV — это книги, специально и профессионально переплетенные для Вирджинии и покрытые узорчатой или мраморного цвета бумагой, которую использовали в «Hogarth Press». Записи выполнены сине-черными или фиолетовыми чернилами и обычно занимают только лицевую сторону листа (нечетная правая страница) с левым полем, отчерченным вручную или в типографии красным или синим цветом. Даты обычно указаны на тыльной стороне листа (четная левая страница) или на полях вместе с дополнениями, более поздними комментариями и другими пометками.

В данном списке указан адрес места, где в основном был написан каждый дневник, а