Дневники, 1915–1919 - Вирджиния Вулф

мы приближаемся к высотам Хампстеда — безупречным и нравственным высотам Хампстеда. Если бы у меня остались силы, я бы записала откровенную сцену объяснений с Маргарет, с которой за полчаса мы пережили больше, чем за последние 3 года. Она сама осторожно начала разговор о том, как им с Джанет показалось — возможно, они ошибаются, но так чувствуют, — что статья о Шарлотте Бронте[1314] понравилась им гораздо больше, чем мои романы. Якобы есть в моем отношении к людям какая-то однобокость и недостаток эмоций — тут уж я вспыхнула и дала волю чувствам. А вы продолжаете проповедовать человечность — такова была суть моих слов, — когда сами отстранились и сохраняете лишь общепринятое представление о ней. «Но это вы узколобы!» — парировала она. «Напротив, я дрожу и сжимаюсь от предстоящего поединка, поднимаясь по вашей лестнице. Я узколоба? Да я самая отзывчивая, гуманная и универсальная из людей. Допускаете ли вы, что это морализаторство со стороны Джанет?» — ответила я. О да, она охотно согласилась. Однако мысль о себе как о сильной, доминирующей женщине, игнорирующей большую часть человеческой души, ошеломила ее. Она хорошо перенесла этот удар. Но есть ощущение, будто кто-то внезапно сорвал с нее маску. Она сказала, что все обдумает и напишет мне. Я присела на постель Лилиан[1315], и та в своей безмятежно спокойной манере сказала: «Ах, я так рада, что ты сказала это Маргарет; мне она такое никогда не позволит сказать».

28 ноября, пятница.

Очередной пропуск легко объяснить старой поговоркой (если она существует) о том, что люди не пишут, когда что-то происходит. Слишком много всего случилось. За последние две недели газета «International Review» [ «IR»] перестала выходить в печать; обе служанки увольняются; два издателя предложили опубликовать «День и ночь» и «По морю прочь» в Америке; Анжелика побудет у нас; миссис Брюэр заявила, что собирается продавать Хогарт и Саффилд, а мы подумываем купить их[1316]; я уже молчу о большем, чем обычно, количестве званых ужинов, писем, телефонных звонков, книг для рецензий, рецензий на мою книгу, приглашений на вечеринки и т. д. Именно званые ужины вынудили Нелли подать в отставку в прошлый понедельник[1317]. Она сделала это в неуверенно-хвастливой манере, словно красуясь перед кем-то, кто за кулисами, что заставляет меня думать, будто она может изменить свое решение. Попроси я ее, так оно и было бы. Но я не собираюсь уговаривать. После всех этих сцен и переживаний мы с Л. решили попробовать новую систему приходящих слуг, которая не выходит у нас из головы, а теперь, с покупкой дома в Родмелле и снижением доходов из-за «IR», стала еще более привлекательной. Я всегда считала, что наша система быта неверна, но продолжать говорить об этом — только раздражаться. Сейчас мы намерены попытаться все изменить. Долгое время Нелли была добрейшим человеком, а в данный момент она купает Анжелику и вообще очень дружелюбна и внимательна ко мне, но подумайте о Родмелле, вспомните, как летом она предлагала уехать в Чарльстон! Недостатки слишком велики. Но проблема не в ее или моем характере, а скорее в системе, которая удерживает на кухне двух молодых девушек, которые то бездельничают, то работают и высасывают жизнь из двух людей в гостиной.

Вероятно, я считаю это основным событием, раз начала с него. Но главным все-таки должна быть газета «IR». В целом я рада, что мы получаем свои £250 за работу Л. На данный момент принято решение о слиянии с «Contemporary»[1318]. Так много дней я гуляла в одиночестве, так много вечеров Л. сидел и вычитывал гранки или статьи; как по мне, красный журнал за первое число месяца едва ли стоил своих денег. Но выбросить его тоже жалко, а метод работы Раунтри — стучать всюду своими тяжелыми копытами. Потом я очень радовалась американским издателям и тому, что старый роман «По морю прочь» вновь отправится в плавание[1319]. Это все равно что перейти на новый уровень. «Миссис Вулф, вы теперь приняты в наше общество». Однако подобного рода комплименты мало что значат в смысле похвалы, поэтому и предложение Д. К. Сквайра сделать его широкополосное желтое издание моим рупором радовало не более двух часов. Рецензия КМ меня разозлила: мне показалось, что я увидела в ней злопыхательство[1320]. Она описывает меня как благопристойную старую дуреху — современную Джейн Остин. Л. полагает, что она позволила своей мечте о моем провале воплотиться посредством ее пера. Л. увидел, как она ищет лазейку для побега. «Я не собираюсь называть это успехом, но если нужно, то я назову это неправильным успехом». Теперь мне не придется так сильно распыляться милосердием, ибо Марри сказал, что она почти выздоровела. Однако я чувствую, что похвала едва греет душу, а критика жалит очень больно, и обе они каким-то образом оказались на расстоянии вытянутой руки. Тем не менее роман «День и ночь», полагаю, отмечен успехом; каждый день я получаю какие-нибудь письма о нем и теперь имею полное право сказать, что многие хотят его прочесть. Все это приятно озаряет мои первые предложения, когда я пишу по утрам. Помня о КМ, я сегодня отказалась рецензировать роман Дороти Ричардсон для ЛПТ[1321]. По правда говоря, читая его, я чувствовала, что ищу недостатки, надеюсь на них. И они, я знаю точно, погнули бы мое перо. Похоже, сработал инстинкт самосохранения. Если она хороша, то я нет. Мне больно читать хвалебные отзывы о «Легенде» Клеманс Дейн[1322]. Но, видимо, у меня все же есть душа, если судить по этим откровениям и самоанализу. Я читаю Этель Смит[1323]. Хотелось бы, чтобы ее книга была лучше… (Странно, что я написала это искренне, но поступить так со своими романами я бы не смогла.) Какая тема! Тема книги превосходна, и это заслуга автора, но, не умея писать, она, конечно, все испортила. Интерес сохраняется, поскольку Этель движется прямо по своим воспоминаниям, никуда не сворачивая и освещая их честно, умело, но без способности остановиться и сформулировать прошлое так, чтобы его захотелось прочесть еще раз. Честность — ее главное качество; и тот факт, что она спешила жить; дружба с женщинами мне интересна.

5 декабря, пятница.

Еще один пропуск, но дневник, по-моему, дышит ровно, если не сказать аккуратно. Заметила, что, с тех пор как мы вернулись, я не открыла ни одной греческой книги и почти ничего не прочла, кроме