Дневники, 1915–1919 - Вирджиния Вулф

Стрэйчи, за исключением Литтона, потеряли свое положение в этом мире. Литтона мы встретили в Клубе по возвращении — сдержанного, милого, постоянно сияющего и совершенно уверенного в себе (ох!), но в придачу бесконечного обаятельного. Успех, как мне кажется, порождает некую скромность. Он освобождает вас от беспокойства о себе. Литтон, как обычно, льстил мне, но это означает, что успеха я не добилась. Не я ли сегодня узнала от «Macmillan», что цены «Duckworth & Co[1290]» непомерно высоки? Выходит, мой шанс прославиться в Америке испарился. Но меня буквально заваливают рецензиями, и, хотя я вряд ли способна притворяться, будто любое слово издателя является отказом, я все же осознаю, что это почти доказательство успеха. Вопреки мнению Гордон-сквер? Любопытно. Да, полагаю, мой источник уверенности или, скорее, удовольствия, так силен, что через пару дней после любой критики он снова бьет ключом. Это я скоро смогу проверить. Моя рецензия на книгу Хоуп, написанная с таким трудом и из лучших побуждений, до сих пор не удостоилась от нее благодарственного письма. Боюсь, ожидания Хоуп на сей счет были непомерно велики. Может, она хотела целую колонку на развороте и сравнений исключительно с величайшими писателями. Что ж, у меня тоже были свои мечты. В то же время я, как правило, обычно удивляюсь великодушию реальности.

19 октября, воскресенье.

Перерыв больше недели. Дайте подумать, чем я занималась в часы после чая. В прошлое воскресенье приезжали Уотерлоу; в понедельник я пила чай в Клубе и ненадолго пересеклась с Молли Гамильтон («А когда выйдет твой роман?»). Во вторник мне пришлось прочесть два тома американского писаки, которые мне прислал Марри; среда, кажется, была оккупирована Джордж Элиот, поскольку Логан и Клайв пришли только в 19:30; в четверг я радовалась Саксону и Барбаре; в пятницу пила чай с Нессой, поужинала и отправилась на Променадный концерт; в субботу слушала лекцию Л., а потом подозвала бедняжку Дороти Хорнетт [неизвестная], чтобы похвалить ее; и вот я с чистой совестью сижу в воскресенье у камина и жду, когда Л. вернется из Саттона[1291]. Очевидно, что я не смогу пройтись по всему списку. Требовать этого было бы неразумно. Сидни Уотерлоу очень доволен собой[1292]. Однако, по мере того как его речь становится все более самодовольной, а перспективы цветущими, я будто бы начинаю замечать легкое колебание идеальной сферы, обычно предвещающее падение воздушного шара. У него огромные планы в отношении Министерства иностранных дел — не меньше, чем полное реформирование, — но если они не увенчаются успехом, то Сидни согласится работать в городе за £10 000 в год. Все же есть у несуразных, нелепых людей какое-то очарование. Третий его план — поселиться в деревне Оар и писать книги в соавторстве с Дезмондом. Он вечно вцепляется в Дезмондов, Леонардов и даже Вирджиний (на мгновение это восхищает), как будто не чувствует себя в безопасности. Доукс [прозвище Марджери Уотерлоу] была приземистой и бойкой, как всегда, хотя некоторые из ее умных замечаний оказались неудачными — те, что предполагали знание дел Сидни. Он уважительно относится к жене в ее собственном отделе и считает, что работа Марджери там — это дань уважения ему. Саксон и Барбара особо не нуждаются в описании: он в бодром настроении, а она в материнском и мальчишеском, что меня немного раздражает. В конце концов, мало кто не играет какую-то роль. Логан был гораздо более замкнутым и утонченным, чем обычно. Возможно, он немного осуждал Клайва. Клайв, конечно же, хотел именно этого. Он описывал всю свою праздность, а затем развлечения: «Мы не очень плотно ужинаем, а потом вместе ложимся в постель… Боже правый, нет — я не читаю по системе… Боже милостивый, я не пишу каждый день!» — и так далее. Эпикурейская жизнь Логана нынче хорошо налажена; самосовершенствование в его глазах не вызывает презрения; разговоры благопристойны. Мы достали 12 томов Гиббона[1293], украшенные цитатами. Взялись напечатать рассказы Логана.

21 октября, вторник.

Сегодня годовщина Трафальгарского сражения[1294], а вчерашний день запомнится выходом романа «День и ночь». Утром я получила свои шесть экземпляров, пять из которых были сразу же отправлены, и, полагаю, они сейчас уже в клювах моих друзей[1295]. Нервничаю ли я? Как ни странно, совсем чуть-чуть; скорее я взволнована и рада. Во-первых, роман вышел в свет и с ним покончено; во-вторых, я немного почитала его и мне понравилось; и потом у меня появилась уверенность, что люди, чьим мнением я дорожу, вероятно, хорошо о нем отзовутся, а даже если нет, то я все равно смогу оправиться и начать новую книгу. Конечно, если Морган, Литтон и остальные будут в восторге, моя самооценка поднимется. Скучно встречаться с людьми, которые говорят банальности. Но в целом я понимаю куда стремлюсь и чувствую, что на сей раз я максимально использовала свой шанс; это позволяет мне философствовать, а вину за неудачу переложить на Бога. Прекрасные осенние дни сменяют друг друга; листья на деревьях точно редкие золотые монеты. Клайв вчера был в Клубе и якобы говорил со мной, а на самом деле со всеми присутствующими, некоторые из которых, полагаю, сочли его занудой и поблагодарили Бога, когда он покинул комнату.

О да, я бы хотела длинную рецензию на свой роман в «Times».

23 октября, четверг.

Первыми плодами «Дня и ночи» должны стать слова Клайва Белла: «Несомненно, произведение величайшего гения». Что ж, ему могло и не понравиться, ведь он критиковал «По морю прочь». Я, признаюсь, довольна, но не уверена, будто все так, как он пишет. Тем не менее это подтверждает, что я была права, когда ничего не боялась. Люди, чьим мнением я дорожу, едва ли будут столь же восторженны, но наверняка останутся на моей стороне. Причем я действительно уважаю мнение Клайва в той же мере, в какой не умею отстаивать свое перед Л. Суждения Клайва непостоянны, но всегда обусловлены его непосредственными чувствами. Думаю, больше всего я переживаю о том, что скажет Морган, и после его отчета окончательно успокоюсь. Слова трех-четырех человек имеют значение, а мнение остальных людей, если только они не будут аплодировать или свистеть мне, — нет. Вряд ли кто-то с высоким интеллектом, кроме моих друзей, станет читать этот очень длинный роман. Сейчас я должна заняться своей литературной поденщиной, а на ужин придет Кэ, и нет времени описывать вчерашний концерт. Пусть будут только похвалы мне. К тому же, надо поблагодарить