Дневники, 1915–1919 - Вирджиния Вулф

за последние 10 дней, так что великий осенний ливень только начинается. Мне то и дело приходит в голову, что «День и ночь» будет одной из его капель, но это, похоже, относится лишь к Лондону, а не к нам. Скучно будет встречать людей, считающих, будто лучше сказать, что они не читали мою книгу, но, наверное, еще хуже, если наоборот. Это продлится недель шесть, а потом все.

30 сентября, вторник.

Открыла дневник, чтобы написать о забастовке. Ничего не изменилось. Все железные дороги стоят. Вчера я была в Льюисе и обнаружила, что там царит своеобразное модифицированное воскресенье; ставни на почте и вокзале наполовину прикрыты. Было много машин с багажом и изнеженными богачами. Ходят слухи, что владельцы магазинов предрекают длительную забастовку. Кто прав, тот не говорит: «В любом случае плохо для нас». В нашем собственном мире дискомфорт — это в основном то, что мы представляем себе в будущем. Как бы то ни было, мы не можем строить никаких планов. Клайв вчера вечером не приехал, и, думая, что это означает катастрофу у Нессы в Лондоне, я первым делом телеграфировала им сегодня утром; ответа пока нет, а уже семь часов. Только что привезли газеты «Daily Mail[1283]» и «Daily Herald[1284]», сокращенные до одного листа и не заслуживающие доверия из-за крайности заявлений; правда, вероятно, лежит где-то посередине — в «Daily News». Пока нет ничего, кроме упорной враждебности с обеих сторон; никаких предложений. Чтобы усилить наше личное ощущение зловещего, мистер Дин[1285] решил сегодня переставить шкафы. В итоге по дому разбросаны книги и мебель, зато появилась столовая. Чтобы успокоить нас, погода остается прекрасной, насколько это возможно; ясно, холодно, тихо и солнечно. Клайв остался в Чарльстоне лечить простуду. Никаких писем с утра субботы, кроме его открытки, которую он заказал где-то здесь. Через пару дней мы останемся без масла, кофе и сигарет — придется ехать за ними в Лондон.

1 октября, среда.

Забастовка, насколько мы можем судить, продолжается. В то же время слухи о ней меняются каждый час. Сегодня утром пришла почта. Почтальон сообщает, что все поезда ходят в обычном режиме. Появился сигнальщик. Ситуация без изменений; все подавлены. Потом Дедман пришел собирать яблоки. По его словам, на почте висит объявление, что поезда ходят по расписанию. Нелли отправляется в Льюис, возвращается «напуганной» — ее словечко. Есть лишь несколько поездов, в которые садишься на свой страх и риск. Это отвратило ее от поездки, на которой она сама настаивала час назад. Мы сходили к связисту с книгами и предложением помощи. Нас встретила его жена, поскольку сам он был в Ньюхейвене. Вспыльчивая, импульсивная, энергичная женщина, вынашивающая пятого ребенка. Она призывает мужа сдаться. По ее словам, общественное мнение против них. Потом она объяснила, что их экономия составила всего 6 шиллингов. При такой забастовочной зарплате голод не за горами. Она не чувствует их правоту. «Они как дети, которые наелись сладкого и не хотят отдавать свой пенни». Было ясно, что этот аргумент ее муж слышал не раз. Рано или поздно им придется заплатить, так почему бы не сейчас.

Вернувшись в Хогарт-хаус, Вирджиния продолжает вести записи в Дневнике VII, которым она пользовалась с января по июль.

7 октября, вторник.

Вчера вернулись домой. «Послушные стада», как я их описала в день заключения мира в конце концов не так уж заблуждаются. Они удерживали страну в течение одиннадцати дней, кажется. Мы тоже внесли свою небольшую лепту и поддержали забастовку одного человека, который иначе вернулся бы без нашего фунта. Тем не менее то, что пишут в газетах, вряд ли подходит для моего дневника. Интересно, могу ли я рассказать о забастовке железнодорожников? Что они просили и что получили? Во всяком случае, забастовка ворвалась в нашу жизнь сильнее войны, но я вела дневник с перерывами; он остался в Родмелле. Нужно рассказать и о личной забастовке. Я бы хотела писать философски и анализировать то, что, несомненно, является признаком времени — так это называют? Мы должны продумать нашу позицию. Вопрос в том, стоит ли нам изменить направление. Чего мы хотим? В нашем возрасте, когда молодость еще не прошла, а благоразумие полностью расцвело, но еще не устаканилось, [9октября] не так-то легко понять свои желания, — намеревалась добавить я, но это размышления двухдневной давности. Старая добрая Нелли зашла вчера вечером и как застенчивая школьница попросила прощения. Вижу, что мы наладили свою жизнь с двумя домработницами в Хогарте и Монкс-хаусе.

У меня нет времени дописывать страницу, так как я еще должна прочесть рецензируемую книгу («Лэндора»)[1286] и рассказы Логана, написать пару писем, а время после чая уже упущено. Я начала читать первый том своего дневника и поняла, что сейчас ему исполняется два года. Не думаю, что первый том так же хорош, как последний; это доказывает, что любой текст, даже эти необдуманные каракули, обладает определенной формой, которой нужно учиться. Стоит ли продолжать? Проблема в том, что если пишешь больше года, то чувствуешь себя обязанным продолжать. Интересно, почему я не бросаю?! Отчасти, полагаю, из-за своего старого ощущения погони за временем, выраженного словами: «Повозке наших дней недолог путь…»[1287]. Остановится ли она?

11 октября, суббота.

Все вновь идет своим чередом, хотя и в несколько измененной для меня форме, поскольку я обещала быть осторожной, то есть избегать соблазнов Лондона и гулять по солнечным дорожкам в Кью. Несмотря на холод, солнце по-прежнему остается праздничным и деревенским, почему-то непригодным для тротуаров. Я бы сказала, что это рекордная по красоте осень, постоянно опровергающая предсказания мрачного пророка из «Times». Вчера я впервые за долгое время ездила в Лондон, во-первых, чтобы купить перчатки, а во-вторых, выпить чая в квартире Нессы [Риджент-стрит 36]. Приятная компания уютно расположилась там на полу кухни. Джулиан в норфолкском пиджаке[1288] и итонском воротничке[1289] выглядит ответственным британцем; Квентин все еще аморфен. Тусклая и сумрачная квартира Джеймса [Стрэйчи] теперь находится на противоположном полюсе культуры — на полюсе солнца и яркости. Комнаты переполнены детьми. Книги не сочетаются с декором, и Несса выразила сильное презрение к ним. «Конечно, — говорит она, — на нижней полке стоит Шекспир и все такое, но посмотрите сюда! Разве это не выдает Джеймса?» У него все книги правильные, аккуратно расставленные, но ни капельки не интересные — я имею в виду, не такие привлекательные и чудаковатые, как книги у писателей.