Баллада о Дарси и Расселле - Морган Мэтсон

Он снова нахмурился, будто пытаясь что-то припомнить. – Прости, ты что-то спросила?

– Откуда ты сам?

– Мы живем в Охае, – ответил он. До нашего городка из Лос-Анджелеса два часа на машине. – Я, мама и папа.

– О, хай! – тут же откликнулась я, потому что выдавала эту шутку на автомате всякий раз, когда слышала название его города. – Прости. Тебя, наверное, от этого прикола уже тошнит.

– Да я уже привык. Это, считай, наш местный девиз.

– Поверить не могу, что ты там живешь.

Я была в Охае всего раз, два года назад, когда мы с папой ездили на вторую свадьбу его друга Дейва. Городок сразу меня очаровал: пологие зеленые холмы, крошечный вылизанный исторический центр; уличный книжный магазин; люди катаются на прогулочных великах. Я тут же представила себе Расселла: едет на велосипеде через центр, ветер треплет его кудри.

Кроме прочего, это означало, что у нас нет общих знакомых. В следующую секунду я поняла, что это очень кстати. Не хотелось играть во всякие «А этого ты знаешь?». Не хотелось выяснить, что Расселл знаком с девчонкой из футбольной команды Кэти или с сестрой бывшей подруги Диди. Мы с Расселлом находились в историческом центре городка посреди Невады вечером воскресенья, в окружении непередаваемо красивых гор. Рядом никого не было, начинали спускаться сумерки, и казалось, что мы остались вдвоем на всей Земле и все это придумано специально для нас.

– Ты всю жизнь прожил в Охае? – Он посмотрел на меня, я пожала плечами. – Далековато ездить за сосисками.

– Ну, сосиски правда были супер.

– Это точно.

– Мы иногда приезжаем в Лос-Анджелес, мама, видимо, где-то услышала про этого «Уолта» и решила туда смотаться. Но – да, нас только трое, и мы живем в том же доме, в котором я вырос. – Расселл рассмеялся. – Скучная история, да?

Я покачала головой. У меня перед глазами так и стоял этот парень, едущий на велосипеде к уютному домику, – идеальная жизнь в маленьком городке.

– И твои родители все еще в браке? – Мне не удалось скрыть нотку – зависти? тоски? – прозвучавшую в голосе.

– Да, – ответил он, чуть заметно запнувшись. – В смысле… типа того. Они все еще вместе, но в браке, строго говоря, никогда не были.

– А. – Я плохо понимала, как на это реагировать.

Расселл посмотрел на меня, усмехнулся, пошел дальше. Я поймала ритм его шагов, мы двигались в такт, как будто это самая обычная вещь на свете.

– На самом деле они думали, что в браке. Ну, они познакомились на судне, их обвенчал человек, которого они считали капитаном, а потом выяснилось, что это просто официант, который не имел никакого официального права это делать.

– Мне всегда казалось странным, что капитаны имеют право проводить брачные церемонии.

– Тебе так всегда казалось?

Я рассмеялась, но продолжила:

– Да! Ну, типа, почему только водитель именно этого транспортного средства наделен особыми полномочиями? А машинист поезда? Шофер автобуса?

– Мне на эту тему вообще ничего не кажется. В отличие от тебя – тебе вон всегда казалось.

– Я от своих слов не откажусь!

– Понятно… – Расселл вскинул подбородок, посмотрел на небо, будто бы размышляя. – Может, дело в том, что путешествия по морю когда-то были очень длинными? Это же не как на поезде, который делает остановки в местах, где есть священники, раввины, судьи и прочие. На судне оно было важнее.

– И что, эти рандомные пассажиры судна не могли подождать, когда снова окажутся на суше? Вот приспичило сочетаться браком посреди океана?

– Ну, не знаю. В смысле, ты познакомился на борту с человеком, влюбился – может, просто не хочешь ждать. А хочешь, чтобы ваша совместная жизнь началась прямо сейчас. – Расселл посмотрел на меня, и было в его лице что-то такое, отчего сердце мое снова затрепетало.

– Это я могу понять.

– Ну, так по крайней мере было с моими родителями.

Я вдохнула, чтобы расспросить подробнее, что там учудили его родители, но тут он повернулся ко мне:

– Ну а ты? Живешь с родителями?

– С папой. – Я улыбнулась. – Вдвоем.

Расселл явно не понимал, как сформулировать следующий вопрос.

– А… твоя мама…

– Они развелись.

Я понимала, что он ждет объяснения более подробного, но к такому я уже привыкла. Когда ребенок после развода остается с матерью, это никого не удивляет. А вот когда говоришь, что тебя вырастил папа, всем кажется, что им чего-то недорассказали, мол, должна же быть какая-то веская причина.

Я хотела было все ему выложить – вот только к чему? Совсем это не занимательная история.

Родители познакомились в университете – мама мечтала стать актрисой, папа писателем. Они зарегистрировали брак, чтобы Джиллиан включили в папину страховку, – он уже работал в рекламной фирме, потому что нужно было оплачивать счета, и одновременно писал роман, а она ходила на пробы. Они решили, что настоящую свадьбу отложат на потом, но до этого так и не дошло, потому что годом позже родилась я.

На тот момент им было по двадцать четыре года, то есть папа куда моложе родителей большинства моих друзей. Диди и Кэти обалдели, узнав, что я помогаю папиному лучшему другу организовать празднование сорокалетия.

– Когда нашим родителям было сорок, мы еще вообще не родились! – заявила Кэти.

Папа часто повторял, что отчасти проблема заключалась именно в этом: они были слишком молоды, чтобы заводить ребенка. Так или иначе, когда мне исполнилось два года, Джиллиан нас бросила, чтобы заняться актерской карьерой. Поскольку в Лос-Анджелесе у нее ничего не складывалось, она решила вырваться на свободу и попытать счастье в Нью-Йорке, а потом в Лондоне. А через пять лет после отъезда вышла замуж за англичанина. У них с Энтони (или Антони – на британский манер) родилось трое детей. Я периодически виделась с ней, но нечасто. Услышав, что у меня нет матери, мои собеседники иногда изображали печаль на лице, но самой мне в принципе было все равно. Я о Джиллиан почти никогда не думала, у нас на виду не было ее фотографий. Свадебные снимки и старые альбомы хранились, сколько я себя помнила, в ящике на чердаке. В моей комнате осталась единственная фотография Джиллиан, она лежала в коробке из-под обуви под кроватью, и меня редко посещало желание на нее посмотреть. О том, чего у тебя не было, и жалеть не станешь. У меня, например, никогда не было собаки или мотоцикла, но по этому поводу вроде как особенно не расстраиваешься.

Последний раз я провела с Джиллиан больше пары часов, когда мне было семь лет, а она выступала в Орегоне на Шекспировском фестивале. Последующие наши встречи можно пересчитать на пальцах одной руки, и те были совсем короткими: натянутые беседы в разных выпендрежных ресторанах. Она присылала мне подарки на Рождество и день рождения, их я всегда открывала в последнюю очередь, одна у себя в комнате – заранее зная, что она опять немного не угадала. И даже когда в прошлом году она вернулась в Штаты, я не ждала, да и не хотела никаких перемен. Как по мне, можно ее и не видеть больше никогда.

Вот только в этом году вдруг выяснилось, что меня никто не спрашивает.

Я посмотрела на Расселла в гаснущем свете невадского дня и поняла, что совсем не хочу сейчас говорить про Джиллиан. Ей здесь не место, и она заслуживает только краткой информационной справки:

– Она уехала в Лондон и снова вышла замуж. У них трое детей.

– А! – Расселл улыбнулся. – У тебя есть сводные?

– Ну… да. – Детей Джиллиан и Энтони я видела один-единственный раз, за ужасно неловким ужином несколько лет назад. Старшая дочка Фрейя иногда мне что-то писала в инстаграме[3], но я не принимала ее запросы. Не будет у нас общей счастливой семьи, так чего стараться. – Но я их почти не знаю, – поведала я Расселлу, пожав одним плечом, типа, а мне и наплевать. – Они чуть ли не всю жизнь прожили в Лондоне.

– В гости ездить далековато.

– Во-во. – Я посмотрела на него и улыбнулась. – Ну а ты? У тебя есть братья или сестры?

– Я у родителей один. В определенном смысле это здорово. Нас всегда было