Баллада о Дарси и Расселле - Морган Мэтсон

И сразу испугалась: вдруг Расселл не поймет, что я просто шучу, – мой бывший Алекс никогда не понимал.

Но Расселл улыбнулся шире прежнего:

– Он не совсем про телеграф, но на тему старых телефонов. Короче, в сороковые годы телефон называли «Амичи».

– «Амичи»?

– Ага. Актер Дон Амичи сыграл Александра Грэма Белла в байопике, вот его фамилия и заменила слово «телефон».

– То есть ты хочешь сказать, что мы ищем зарядник для Амичи.

Он посмотрел на меня – на лице зарождалась улыбка.

– Совершенно верно.

– Классный факт. И где только люди берут такие факты?

– Лет десять назад был мюзикл, «Испорченный телефон». Помнишь такой?

– Нет. Но это мало о чем говорит. Я мюзиклов знаю от силы штуки три.

Я опять хотела пошутить, но Расселл вдруг замер, лицо стало серьезным.

– Правда?

– М-м. Да. Я видела «Гамильтона». Ну и еще, кажется, «Музыканта»…

Расселл все смотрел на меня в недоумении, поэтому я решила вспомнить еще и школьные постановки.

– Э-э… и этот, где про котов?

– «Кошки». И ты его не назвала среди первых! Как так?

– Ну, видимо, в нашей семье не очень смотрели мюзиклы. Да, а диснеевские мультики к ним относятся?

Расселл мотнул головой:

– Нет.

– А-а. Э-э… прости. Я не думала, что это так серьезно.

– Да нет… это ты извини. Меня иногда немножко… просто я бы хотел этим заниматься. Мюзиклами. В смысле, писать их.

– Ого! – Теперь я поняла, почему он так отреагировал. – Класс. Как Лин-Мануэль Миранда? – Я назвала единственного композитора мюзиклов, которого знала, в надежде хоть немножко спасти свою репутацию.

– Да! Как он, а еще как Сондхайм, Джанин Тесори, Пасек и Пол, Майкл Джексон, Лопесы… это мой любимый вид искусства.

– Здорово. – Я набрала побольше воздуха, чтобы спросить, будет ли он учиться на композитора, но через секунду передумала. Потому что вдруг сообразила, что не в курсе, поступил ли он в университет, как и я.

Я почему-то решила, что мы почти ровесники, но, может, он уже студент. Или вообще не собирается в университет. Или – это совсем печально – он на самом деле старшеклассник, просто выглядит старше своих лет. Я тут же поняла, что между нами лежит целая пропасть неведения, которую я не ощущала, пока речь шла о фактах и каламбурах. Я даже не знала, откуда он.

С другой стороны, неужели это так важно? В знакомых мне сюжетах такие вещи не имели большого значения. Главным были чувства. В конце концов, Мария с Тони ничего друг о друге не знали, пока не объявили о своей любви, понятия не имея, что она приведет к войне между гангстерами.

– «Вестсайдская история»! – выпалила я победоносно. Расселл приподнял бровь. – Извини. Просто я вспомнила еще один мюзикл.

– Где ты вообще это взяла?

– Где-то![2]

Он взглянул на меня, а потом его лицо расплылось в улыбке – он оценил каламбур.

– Поверить не могу, что ты такое сказала. – Он смотрел мне в глаза, на лице удивление. – Кто ты вообще такая?

– Дарси, – ответила я придушенно. – Типа, из песни.

Мысли неслись сразу во все стороны, и, если бы я сама была героиней мюзикла, я бы в этот момент наверняка разразилась арией.

«Успокойся. Выясни хотя бы основные вещи про этого типа», – суховатым тоном посоветовала Диди.

«Можно и без этого», – возразила Кэти, явно очарованная.

Несколько шагов мы прошли молча, я пыталась придумать, как бы выспросить его половчее. Я поняла, что раньше в основном встречалась с людьми, с которыми у меня было что-то общее. Общая школа, общие друзья – в обоих случаях была хоть какая-то фоновая информация. Я, кажется, ни разу еще не разговаривала с посторонним, без всяких привязок. И он, и я могли быть кем угодно откуда угодно. Теоретически мне эта мысль нравилась, но выходило, что у меня нет никаких, даже базовых фактов. И я плохо себе представляла, как их добыть. Вряд ли вежливо будет просто поинтересоваться: «А тебе сколько лет и где ты учишься?», к этому нужно как-то подвести.

Секундочку поразмыслив, я наконец спросила:

– А ты… учишься на такого композитора, да?

Расселл уставился в землю. Я хотела было повторить вопрос – вдруг он не услышал или еще не отошел от шока из-за моего невежества, – но тут он повернулся ко мне и шумно вдохнул.

– Да. Я поступил на программу бакалавриата «Музыкальное искусство» в Мичиганском университете. Со следующей недели начинаю учиться.

– Ничего себе! – Какое облегчение, что мы примерно ровесники, и я невольно подумала: вот и еще один знак, что этого не могло не случиться. Всего пять человек на вокзале, из них двое одного возраста – и между ними существует такая связь? Не случайно все это.

«На самом деле просто у подростков меньше денег, чем у взрослых», – скептически заявила Диди.

«Наплюй на нее, – вздохнула Кэти. – Это точно неспроста».

– А ты? Учишься в университете?

У меня екнуло сердце – не в первый раз при мысли о том, что меня ждет примерно через полтора дня.

– Да. Я поступила в Стэнвич.

Я попыталась произнести это тоном нормальной первокурсницы, страшно довольной, что ее зачислили, – тем же тоном, что и Расселл. Попыталась не думать о том, что будет, когда я приеду в кампус, про записку, приклеенную к моему буклету. Вытолкнула все это из головы, набрала в грудь побольше воздуха, чтобы все объяснить – объяснять приходилось каждый раз, потому что здесь, на Западном побережье, почти никто не слышал о крошечном колледже свободных искусств в затрапезном штате. «Это в Коннектикуте. Примерно час езды от Нью-Йорка. Да, погода там не совсем как у нас».

– Это в Коннектикуте, да?

– Да… ты что, про него слышал?

– У моей… подруги Монтаны кто-то из знакомых туда поступил. Монтана много рассказывала про Стэнвич.

Я кивнула, пытаясь сделать вид, что не заметила этого «моей». Просто понадеялась в душе, что речь идет о его бывшей, а не нынешней девушке. Потому что в противном случае он бы тут со мной не прогуливался, верно? И если бы он совсем не испытывал никаких чувств, сердце у меня ведь не стучало бы так? Я решила, что эта Монтана – точно его бывшая. Иначе концы с концами не сходятся.

– Далеко от дома, – заметил Расселл, а потом нахмурился. – Погоди… а дом-то у тебя где? Я почему-то решил, что в Лос-Анджелесе, автобус ведь туда, но…

– В Лос-Анджелесе, – подтвердила я, слегка шокированная тем, что мы до сих пор не прояснили эту подробность. С другой стороны, было типа как приятно. Потому что некоторое время он общался со мной без опоры на то, кто я такая, где учусь, есть ли у нас общие знакомые. Я просто есть – и все. – Мы живем в Рейвен-Роке. Я и папа.

Расселл промолчал, что неудивительно. Куча людей отродясь не слышали о нашем городке, крошечном и уютном, на северо-востоке большого Лос-Анджелеса. Одна центральная улица, по пятницам работает продуктовый рынок, а лавчонок, где продают замороженный йогурт, столько, что это противоречит всякому здравому смыслу.

– Это самая восточная часть Лос-Анджелеса, почти у Пасадены. Там находится Западный университет. Представь себе Брентвуд. – Я усмехнулась, потому что прибегла к аналогии, которую часто использовал папа. – Убери всех придурков, спустись на несколько ступеней по шкале налогообложения – и будет тебе Рейвен-Рок.

Расселл посмотрел вниз и нахмурился, а я подумала: он только сейчас заметил, как запылились его «чаки»?

– Я там, кажется, бывал, – сказал он задумчиво. – Там сосисочная есть, да?

– «Уолт»?

– Вроде как… в ней еще пинбольные автоматы стоят.

– Да! Она самая.

– Отличное место.

– Верно… погоди, а сам-то ты откуда?

Вдруг окажется, что он живет в Глендейле или Хайленд-Парке, то есть почти по соседству? Не может такого быть. Если бы он вращался на соседней орбите, я бы наверняка и раньше про него слышала – про такого классного умного парня, ценителя каламбуров.

Расселл остановился, рассмотрел свои замызганные кеды и вздохнул.

– Я пыталась тебя предупредить.

– Пыталась. – Он посмотрел на меня, пожал плечами. – Ладно. Слишком чистая обувь выглядит жутковато, ты не находишь? Типа, сразу понимаешь, что ее держали в коробке и ни разу не надевали. –