Жаворонок - Энтони Макгоуэн

— Чего орёшь?

Это был Кенни. Тут, рядом со мной. Я схватил его и крепко обнял — от радости, но как бы ещё и в наказание.

— Кенни, — сказал я. — Ещё раз что-нибудь такое выкинешь, я всю твою оставшуюся жизнь буду съедать у тебя всю картошку.

Кенни потупил взгляд, но явно не из-за картошки фри.

— Я думал, что если побегу, то прямо за раз туда и добегу. Но выдохся.

Даже после того, как я выпустил его из объятий, мы стояли рядышком, касаясь ладонями. У нас в семье не принято говорить вещи типа «Я тебя люблю». Вместо этого ты подходишь к человеку и дотрагиваешься до его руки. Или вы вместе садитесь на диван смотреть телик, или шутите друг с другом, уплетая кукурузные хлопья. Или отец запускает свою большую грубую руку тебе в волосы и говорит: «Ну что, дурачок, закажем, что ли, пиццу».

Высунувшись у меня из-за пазухи, Тина облизала нам с Кенни лица. От её языка моему лицу стало сначала тепло, а потом холодно, прямо как спине — от пота.

— Где мы, Ники? — спросил Кенни. — Где мы?

Говорить, что я понятия не имею, мне не хотелось. Я вынул телефон. Он тут не ловил. Потом окоченевшими пальцами развернул распечатанную карту. На неё упали несколько снежинок. Я смахнул их, размазав чернила. И нашёл нашу тропу — ту, которой мы должны были держаться.

— Мы где-то тут, — сказал я и ткнул в пустоту между тропой и деревней.

Если бы это была физическая карта, на ней бы линиями было обозначено, где подъём и где спуск. На этой карте ничего такого не было. Ну, или почти не было.

— Это что такое? — спросил Кенни, показывая на волнистую линию между вершиной холма и тем местом, где мы, как мне казалось, должны были находиться.

— Без понятия, — ответил я. — Тропинка? Хотя нет, слишком извилистая. Наверно, ручей.

— В нём есть рыба?

— Должна быть.

— Он же перерезает нам путь, — задумчиво сказал Кенни.

— Да, но это же всего лишь ручей. Мы его перепрыгнем. А за ним всё время будет только вниз.

— Прямо как отец? — спросил Кенни.

— Чего?

— Когда отец учился в школе. Он ещё рассказывал… про ручей.

— Ага, точно.

Даже странно, что Кенни запомнил про ручей, который протекал за школой, где учился наш отец. Во времена, когда в телике было всего три канала, а интернета ещё не изобрели, главным развлечением у отца с приятелями было прыгать после школы через этот ручей.

Я снова подхватил Тину, и мы зашагали сквозь метель.

9

К ручью мы вышли минут, наверное, через пятнадцать. Ещё не видя, я его услышал. Он шумел, как толпа футбольных фанатов или как лес в ветреную погоду.

— Кенни, уже совсем близко, — сказал я.

— Хорошо, — буркнул в ответ Кенни.

Через несколько секунд, когда мы очутились на берегу, все мои надежды без следа испарились. Перед нами был не ручей, а скорее целая речка. Метра три или четыре шириной.

— Нетушки, — сказал Кенни. — Я не перепрыгну.

Я уставился на воду и принялся соображать, как бы перебраться на другой берег. На невысоких, в несколько сантиметров высотой, порогах вода пенилась и бурлила. В других местах, коричневатых, цвета чая, ручей тёк тихо и спокойно.

Дело в том, что в этих спокойных местах было довольно глубоко. В жаркий день было бы даже приятно перейти ручей вброд. Но мы уже и так промёрзли до костей. Не хватало нам вдобавок ещё и промокнуть… Я присел на корточки и попробовал воду пальцем. Я думал, что холоднее моим рукам уже быть не может. Но от воды шёл другой холод — совершенно убийственный.

— Бесполезно, — сказал я. — Придётся двигать в обход.

Я в который раз вытащил из кармана карту. Она и так уже успела замызгаться, а снежинки всё продолжали таять на ней и размывать чернила. Что-нибудь рассмотреть на карте было трудно, но ручей я нашёл. Приблизительно прикинул, где мы, и увидел, что ниже по течению он пересекался с тропой, по которой мы пошли с самого сначала. Судя по тому, как пересечение выглядело на карте, в этом месте через ручей был перекинут мост. Я провёл пальцем дальше вниз по течению ручья. У самого края карты были шоссе и большой автомобильный мост. Но здесь, в заснеженных холмах, у меня было полное ощущение, будто мы наглухо отрезаны от остального мира. И даже как-то не верилось, что где-то не слишком далеко через эту глухомань проложена настоящая проезжая дорога.

Спуститься вдоль ручья обратно к тропе означало бы, что мы напрасно целый час лезли к вершине этого чёртова холма. Но тут уж ничего не поделаешь. Как говаривала Дженни, все могут ошибаться, но не бывает ошибок, которые нельзя исправить. Как-то так она выражалась. В смысле — чтобы двигаться дальше, надо вернуться немного назад.

Я попытался показать Кенни на карте, каким путём мы с ним пойдём. Но он отупел от холода и смотрел на карту остекленевшим взглядом. Он хотел только одного — скорее отсюда убраться. Я обнял его за плечо. Для этого мне пришлось встать на цыпочки, потому что он был намного выше меня.

— Хорошо хоть, что теперь нам идти под горку, — сказал я.

— Ага.

— Давай, двинули. Стоять холоднее.

Шагая вдоль ручья, я с радостью обнаружил, что мы идём по чему-то вроде тропинки. Не настоящая тропа, вроде той, с которой мы сошли, а тропка, которую протоптала куча народу, прошедшего раньше тем же путём.

Впервые за весь наш поход мы шли чуть ли не с удовольствием, то немного отдаляясь, то снова приближаясь к ручью. В прогулках вдоль речек и ручьёв всегда есть что-то такое, что развевает печаль и страх. Реки всегда текут куда-то. Они никогда не превращаются в ничто. Следуй за их течением, и всё у тебя будет хорошо.

Кенни уже больше не плёлся устало, а даже почти начал по привычке подпрыгивать на ходу. Мне показалось, что снег и тот стал слабее. Потом я, правда, сообразил, что просто мы теперь шли в другую сторону и ветер дул нам в спину, а не в лицо. Но ветер в спину был кстати — помогал быстрее дойти туда, куда нам хотелось. Я даже пустил Тину на землю, но она так канючила и скулила, что пришлось снова запихать её за пазуху.

— Расскажи мне историю, — сказал Кенни. —