Жаворонок - Энтони Макгоуэн

Я постоянно рассказывал Кенни истории. Иногда вычитанные из книг, а иногда своего собственного сочинения. Мои истории нравились ему больше, чем книжные, потому что в них часто упоминались знакомые ему места и люди.

— Какую тебе историю, крошка Кенни? — спросил я.

— Хорошую.

— Дурачок! У меня все истории хорошие.

— Про приключения, — сказал Кенни.

Историю про приключения так с ходу не придумаешь. Я постарался припомнить прочитанные книжки, в основном старые…

— Я жду, — напомнил Кенни.

И я рассказал ему первую историю, какую смог вспомнить, — про то, как греки сражались с троянцами из-за девушки, в которую все были влюблены.

— Как её звали, ту девушку? — спросил Кенни.

— Э-э, по-моему, Елена, — ответил я.

— Елена? Это не древнее имя. В моём классе есть Елена. У неё брекеты на зубах, чтобы они росли ровно. Однажды на спортивной площадке она целовалась с мальчиком, и они друг с другом зацепились, потому что у него тоже были брекеты. Пришлось позвать пожарных, чтобы их расцепить.

— Врёшь! — сказал я.

— Не вру! Правда, сам я этого не видел, но так мне рассказали. Если бы не пожарные, они бы на всю жизнь остались сцепленными. Им пришлось бы пожениться и так и жить.

— А как бы они ели?

— Не знаю. Врачи вставили бы им трубку и вливали в неё суп.

— Трубку? Куда бы им её вставили? — спросил я.

— Не знаю. Наверно, в задницу.

Оттого что Кенни сказал это спокойным и серьёзным голосом, мне стало ещё смешнее, и от смеха я долго не мог дорассказать историю про то, что грекам удалось победить только потому, что они построили огромного деревянного коня, которого троянцы затащили к себе в город. А ночью греки потихоньку вылезли из коня и подожгли город. Они перебили почти всех троянцев и забрали с собой Елену.

— Зачем они затащили коня в город? — спросил Кенни. — Это же глупо. Надо было сначала проверить, что у него внутри. А потом его сжечь.

Как ответить Кенни, я не знал.

И рассказал ему про короля Артура и его рыцарей, про то, как они всю дорогу сражались друг с другом и спасали запертых в замках дам. Рассказал, как многие из них погибли, разыскивая чашу с кровью Иисуса Христа. Как под самый конец состоялась великая битва, в которой сын Артура был главным у плохих, и Артур убил его, но сам получил смертельную рану. Я рассказал Кенни, что Артур отправился умирать на остров и там то ли умер, то ли нет и что, когда мы совсем уж не сможем без него обойтись, он со всеми своими рыцарями явится нам в золотом сиянии.

10

По ходу историй менялась и местность, по которой мы шли. Сначала на берегу ручья начали попадаться кусты и молодые деревца. Чуть спустя берега стали выше и круче, а ручей — теперь уж совсем похожий на реку — оказался в довольно глубокой расселине. А потом деревьев вокруг стало очень много, и это было хорошо, потому что они укрывали нас от снега и ветра. Деревья стояли голые, но, если присмотреться, на них были видны свежие почки — кулачки жизни, готовые вот-вот развернуться зелёными ладонями.

Всё бы было ничего, если бы не темнело. Солнце не выглядывало с самого утра, просто в течение дня дождливая серость сменилась снежной серостью. Поэтому мы не могли не то что увидеть, а даже почувствовать, как солнце опускается к горизонту. Выглядело всё так, будто кто-то медленно прикручивал регулятор освещения.

— Почему мы ещё не пришли? — спросил Кенни.

— Уже скоро. Через несколько минут выйдем к тропе, а там — раз, не успеешь оглянуться, как уже жуёшь сэндвичи с картошкой.

Тем временем берег, по которому мы шли, стал ещё выше. Ручей теперь уже не звенел, а с рёвом нёсся по здоровенным камням. Ни одного спокойного места на нём не осталось, везде, куда ни посмотришь, вода бурлила и кипела. Взглянув на другой берег, я увидел, что ручей пробил себе ущелье с гладкими каменными стенами.

Лететь с берега в воду было высоко, почти как с крыши дома. Чтобы люди не падали и не разбивались, кто-то отгородил тропинку от обрыва деревянным заборчиком.

Снег перестал или, точнее, превратился обратно в дождь со снегом. Деревья вдоль тропинки стали гуще, и снега под ними нападало меньше, чем на открытых местах. Тина, которую я выпустил побегать, деревьям невероятно обрадовалась и несколько раз подряд присела пописать.

Внезапно я понял, что жутко проголодался. А потом сообразил, что перекусить можно прямо сейчас, не дожидаясь, пока мы придём в деревню.

— Кенни, — сказал я. — Бутеры!

— Что? — спросил Кенни. — Ах да! И газировка ещё осталась.

Бутерброды и газировка лежали у Кенни в рюкзаке, который всю дорогу был у меня перед глазами. Мы остановились у заборчика. Ручей бесновался внизу, но шум его звучал скорее радостно, а не свирепо. Я вспомнил, как в начальной школе звенел звонок с последнего урока и как мы с дикими воплями вприпрыжку вылетали на школьный двор.

Кенни зарылся в своём адидасовском рюкзаке. Готовые сэндвичи он сложил в пакет из-под хлеба и завязал его горловину. Чтобы развязать узел, ему пришлось снять мои перчатки. При виде этого у меня мелькнула мысль о том, как должно быть хорошо и уютно пальцам, согретым мягкой шерстью.

— С чего начнём — с сыра или джема? — сказал я, сглотнув голодную слюну.

— Чего? — спросил Кенни, как будто я заговорил с ним по-китайски.

— Ладно, не парься. Давай какой первый попадётся.

Кенни вытащил из пластикового пакета сэндвич. Я схватил его и жадно откусил.

Ещё немного, и меня бы стошнило. Я выплюнул всё, что оказалось у меня во рту, и, давясь, запил газировкой.

— Чёрт, Кенни! Что это на хрен было?

Кенни растерянно на меня посмотрел:

— Сэндвич…

— Да, но с чем?

— С сыром и джемом, — ответил Кенни. — Как ты сказал.

— Ты сделал одновременно с сыром и джемом?

— Ага. Ты же сам сказал.

— Я сказал тебе сделать сэндвичи с сыром и сэндвичи с джемом.

— Ты сказал — с сыром и джемом. Я так и сделал.

С этими словами Кенни вынул сэндвич и начал его есть. Первые несколько кусков он жевал медленно и внимательно, словно размышляя над смыслом жизни.

— Вкус нормальный, — сказал Кенни.

— Псих, — сказал я, очень стараясь не улыбнуться, и откусил от своего