Баллада о Дарси и Расселле - Морган Мэтсон

заберут. А можем прогуляться – тут минут десять.

– Я бы прогулялась. Если только ты…

– С радостью прогуляюсь, – ответил Расселл с улыбкой. Засунул телефон в карман, указал на Энди. – Хочешь, я…

– Нормально. Может, попозже тебе его отдам.

– Хорошо. Нам сюда.

Я посмотрела на Расселла поверх головки Энди, неуверенно улыбнулась.

– Ну, показывай дорогу.

Глава 14

Понедельник

00:50

Мы в ногу шагали к дому Уайли. Энди весил всего килограмма четыре, но мне было приятно ощущать его теплую тяжесть: он задремал и во сне подергивал лапками, твердо зная, что в безопасности и скоро окажется дома.

Поиск закончился, мы убрали фонарики и шли при свете луны, а над головой сияли звезды пустыни. Расселл взглянул на меня и приподнял бровь.

– Ты хотела что-то сказать.

– Что именно? Я чего только не говорила.

– Раньше. Когда мы увидели Энди. Ты… говорила, что снова начать не получится. Верно?

– А.

Я погладила Энди по голове, пытаясь вернуть себе прежнюю уверенность. Поискала ее – нет, не дотянуться. Может, дело было в облегчении, в легкости, которая нахлынула на меня, когда Энди нашелся. А может, в том, что я увидела, как Расселл бросился наперерез машине, а потом на территорию возле этого дорогущего дома, чтобы спасти крошечного непослушного песика. В любом случае все перестало казаться черным и белым. А может, трудно обижаться, когда на груди у тебя спит маленький терьер.

Я знала, что обратно в Джесс дороги нет: мы оказались в реальности, чары развеялись. Стоя среди развалин своих фантазий, я хотела одного – выяснить правду. Потому что я совсем не знала этого, настоящего Расселла. А через миг вдруг поняла, что все-таки хочу узнать.

Я остановилась, набрала воздуха в грудь, повернулась к нему:

– Привет.

– Привет?

– Я Дарси.

На лице его проклюнулось понимание, потом улыбка.

– Дарси. Как в песне?

– Как в песне.

– Ты знаешь, эту песню написал мой папа.

– Не может быть!

– Может. Я Расселл Сэндерс.

Он протянул мне руку, я ее пожала. При соприкосновении по телу прошла дрожь, но не похожая на ту, которую я испытывала в Джессе. Теперь в прикосновении появились память и история.

– Рада знакомству, Расселл.

– Я живу в Лос-Анджелесе. У меня шестеро братьев и сестер и две кошки.

– Кошки! Про кошек ты не говорил.

Он виновато скривился:

– Я много о чем не говорил.

– А где ты живешь в Лос-Анджелесе?

– Э-э… мы живем в Брентвуде.

– А. – Щеки у меня вспыхнули: я вспомнила, как описала это место: жуть, населенная сплошными козлами. – Прости… что так сказала.

– Ну, не так уж ты не права.

– Ты поэтому мне сказал, что живешь в Охае?

– Мы там жили раньше. Когда родители были вместе. Я с удовольствием вспоминаю те времена. Отличный дом, и все вокруг считали нас обычными людьми – никакого лишнего внимания. Жили втроем, а потом… перестали. Они разошлись, когда мне было десять лет, и мы с мамой переехали в Лос-Анджелес.

– И там ты познакомился с Бенами?

– Совершенно верно.

– То есть Бены настоящие?

– Уж поверь, таких нарочно не придумаешь.

Я покачала головой:

– Поверить не могу, что мы столько лет оба жили в Лос-Анджелесе.

Он рассмеялся:

– Знаю. Странно думать, что мы наверняка проезжали друг мимо друга по трассе.

– Или стояли в очереди в «Видиоте» или в «Боуле».

– Нет. – Расселл произнес это решительно. – Я бы тебя точно заметил. И запомнил.

Я подняла бровь.

– Ну, мы все-таки познакомились.

– Да, – ответил Расселл, кивая. – Прости.

Поднялся ветер, стало прохладно, я вспомнила, что даже на юге Невады ночью бывает нежарко.

– Порядок? Нужно было взять для тебя свитер или что-то еще…

– Все нормально, – ответила я. – Меня Энди греет. Да и надо привыкать, верно? Я скоро увижу настоящую зиму.

Расселл скривился:

– Верно.

– Тебе в Мичигане будет даже хуже… – Я бросила на него суровый взгляд. – Ты ведь едешь в Мичиган?

Он хохотнул, совершенно безрадостно.

– Да. В смысле… наверное… Это… – Рот у Расселла скривился, будто он откусил кусок лимона, потом он глубоко вздохнул. – Я не поступил на ту программу бакалавриата, на которую хотел, – произнес он тихо. – Я тебе соврал, прости, пожалуйста. Просто… ну, мне очень хотелось, самому в это поверить. Хотя бы ненадолго.

– Ну, в Мичигане отличный университет. Даже если ты не попадешь на музыкальный факультет.

– Да, – согласился Расселл, но голос его звучал неубедительно. – Просто… – Он умолк, и я поняла, что он что-то обдумывает – лучше не вмешиваться, дать ему время. – Мы с папой из-за этого и поссорились, – сознался он наконец. – В Сильверспане. Поэтому я и очутился на автовокзале.

– Поссорились… из-за Мичигана?

– Да. Я подал документы, на бакалавриат по музыке меня не взяли, но поставили в лист ожидания на общую программу. А потом в мае пришло письмо, что на эту программу я зачислен. Вроде бы… ну не отказываться же. Ты сама сказала, университет отличный. Все были довольны. Мама всем друзьям рассказала, куда я поступил. Складно, да?

Я кивнула, расшифровав выражение его лица: он отчаянно пытался превратить лимоны в лимонад.

– Вроде все шло по плану. А потом, как раз перед папиным выходом на сцену в Сильверспане, я был у него за кулисами. Он попросил меня подержать его телефон, пока будет распеваться. И тут я увидел этот мейл. – Расселл помолчал, вдохнул поглубже, прежде чем продолжить, – будто собирался прыгнуть в очень холодную воду. – Из Мичигана. Ему сообщали, как они собираются распорядиться очень щедрым пожертвованием, которое он им пообещал в мае.

– Ох.

– Я себя почувствовал полным идиотом. Знаешь, что было хуже всего? Мне было стыдно: я так гордился, что прошел по конкурсу, а тут выяснилось, что прошел не самостоятельно. Папа, как ты понимаешь, воспользовался своими связями. А сам я им нафиг был не нужен – без него.

– Это… сильно. – Я сразу же поняла, почему, познакомившись со мной вскоре после этого, Расселл не стал говорить, кто он на самом деле. Тогда ему меньше всего хотелось упоминать о том, что он сын Уайли Сэндерса.

– После концерта я сразу пришел к нему на разговор. – Расселл выговаривал слова мучительно, будто продолжал все переживать в реальном времени. – А самое ужасное, он даже не понял, чего я так бешусь, да еще и обиделся, потому что считал, что сделал мне одолжение, а я «швырнул его ему в лицо». – Расселл споткнулся о камешек. Я инстинктивно выбросила руку ему навстречу, но он устоял и сердито пнул камушек в сторону. – В общем, я сказал ему, что ни о чем таком не просил, не собираюсь принимать его подачки, да и сам он мне не нужен. Очень, в общем, по-взрослому с ним поговорил. – Я рассмеялась, а Расселл тряхнул головой. – Потом выскочил на улицу, выяснил, откуда уходят автобусы на Лос-Анджелес, и сел в первый из них.

– А что было потом?

Расселл вгляделся в меня и засмеялся:

– Потом все было хорошо.

Я немного прошла с ним рядом молча, осмысляя сказанное. Припомнила, как у него вытянулось лицо на ресепшене в «Серебряном стандарте», когда ему пришлось достать телефон. Я поняла важную вещь: чего ему стоило сделать этот звонок.

– Ну так вы… ну, не знаю… разобрались?

– Я бы сказал, отложили вопрос. Мы с папой редко ссоримся. Типа, у нас нет соответствующих навыков. Так что разговор застрял, мы просто ходили по кругу…

Я кивнула, некоторое время мы шли молча – но это молчание уже казалось не точкой, а многоточием.

– Как по мне, главная проблема в том, что он вообще не понял, почему меня взбесил его поступок. Считает меня неблагодарным. А я и сам знаю, что жаловаться на такое просто смешно! Мне жутко повезло в жизни, у меня куча привилегий, я это прекрасно сознаю. Сознаю. Но… – Он умолк.

– Да, – произнесла я врастяжку. Я прекрасно понимала, что здесь можно поставить точку. Не обязательно говорить про меня, про мою ситуацию, при всей их схожести. Но мне вдруг захотелось все рассказать. Я вдохнула