Звезда паладина, или Седьмой крестовый поход - Сергей Евгеньевич Вишняков

вассалом. Я испытывал неловкость, ведь это он должен был стать бароном, а теперь я ему приказывал. Роберт тоже не мог со мной дружить, как раньше, ведь в паре вассал – сюзерен каждый должен знать свое место. И тем не менее я делал все, дабы эта условная грань лично между нами стерлась, хотя бы когда мы не на людях. Но тут у Роберта погибла жена. Я дал деньги для выкупа твоей мамы, но все оказалось тщетно… После тех событий Роберт еще более замкнулся в себе. Ты рос, а Роберт жил затворником. Я пытался расшевелить его, сделал своим ловчим, но твой отец никак не мог выйти из своей скорби много лет.

– Мой отец спился, – тихо и печально произнес Бертран. – Я был на той охоте, когда отец не выполнил поручение и не убил волков. Неужели нельзя было его простить по старой дружбе?

– Можно было бы простить, Бертран! Нужно! Но время такое наступило… Граф Раймунд приехал ко мне в замок, я обещал ему волков… Он был не один… Приехали еще бароны нашего графства. Дело в том, что граф Гуго де Ла Марш поднял мятеж против короля Людовика, его поддержал английской король Генрих III. Раймунд тоже поддержал де Ла Марша – надо же было хотя бы попытаться отвоевать назад отобранные земли. Но если воины де Ла Марша и англичане двинулись на короля, Раймунд выжидал, куда качнется военная удача, чтобы не прогадать – слишком велика цена потерять вообще все. В тот день в Монтефлере мы обсуждали реальную помощь мятежникам в виде нескольких вооруженных отрядов. Предполагалось, что я возглавлю один из них. Само собой, я надеялся благодаря этому в будущем приобрести новые земли. Перед Раймундом я опозорился – обещанных волков не предоставил. Меня подняли на смех, узнав о том, что мой вассал мне не повиновался. Казалось бы, ничего страшного не произошло, ну посмеялись рыцари за чаркой вина, что тут такого? А то, Бертран, что командование отрядом в итоге передали не мне – слишком уж я оказался в глупом положении. Я разозлился – Роберта прогнал, лишив его должности главного ловчего, и вообще запретил показываться в замке. Когда мои гости уехали, я поостыл, а когда через пару месяцев узнал, что вся эта ситуация помогла мне не ввязаться в дерьмовое положение – союзников-то король разбил, граф Раймунд в итоге так и не послал войска, я хотел примириться с твоим отцом. Но Роберту стало уже совсем все равно – он беспробудно пил. И тогда, к сожалению, я махнул на него рукой, в конце концов – не я наливал ему.

– Отец умер у меня на руках, опившись и наблевав кровью, – жестко проговорил Бертран.

– Да, знаю. И глубоко сочувствую твоей утрате! Я чувствовал, что виноват перед ним. Поэтому мне хотелось хоть что-то сделать для тебя. Я не стал требовать подати. Мне казалось, этого достаточно. Но тут ты вырос и, познакомившись с моей Катрин, влюбился в нее.

– Вы даже не представляете себе, барон, как я ее люблю!

– И, наверное, было бы правильно по отношению к твоему отцу, чтобы наши семьи соединились – ты женился бы на Катрин. Но эти лирические мотивы хороши для менестрелей. Я должен думать о благосостоянии рода. Ты беден, Атталь. Кроме того, еще ничего не закончилось с королем. Пока жив граф Раймунд, надежда на сопротивление королевской власти еще остается. Антуан де Вельд и Катрин родят сыновей, которые будут иметь положение, деньги, а потому явятся хорошей опорой для Раймунда, пусть Господь продлит его дни!

– Граф не доживет, пока дети Катрин и этого де Вельда станут ему опорой! – проворчал Бертран, еле сдерживаясь от гнева. – У него же нет сыновей, брат короля наследует графство Тулузское! Зачем вы мне говорите эту ерунду?! Кому дети Катрин станут опорой? Королю, конечно! И вы это прекрасно знаете! Лучше просто сказать – замуж за голозадого шевалье, живущего в полуразрушенной башне на клочке земли с горстью крестьян, просто невозможно отдать дочь барона! В этом правда, жестокая, но правда, барон де Фрей. Спасибо, что рассказали мне про моего отца, но его память своим поступком вы точно растоптали! Вы специально заманили меня в крестовый поход, чтобы я не оказался рядом, когда Катрин будет выходить замуж, и не выкинул бы каких-нибудь глупостей. Вы думали, своим рассказом как-то успокоить меня, попытаться убедить меня смотреть на все с другой стороны, а я вам скажу, барон, мне, Бертрану д'Атталю, плевать на ваши с графом потуги вернуть свободу тулузским землям, плевать на все ваши хитрости, интрижки за спиной короля. У меня одна жизнь, и я не хочу прожить ее вашими глупостями! Мне плевать на то, что мой отец и дед чего-то там друг на друга ворчали – их больше нет, а потому и нет их проблем – катары, крестоносцы. Есть моя жизнь и моя проблема – я беден, я влюблен отчаянно, без возможности когда-либо жениться на Катрин, и я отправляюсь в поход в неведомые земли, вместо того чтобы бороться за любимую, и, скорее всего, я умру за Христа на краю света, и никто обо мне никогда не вспомнит, и лишь мой клочок земли, отошедший вам или вашему сыну, напомнит, что был-де какой-то дурак, сгинувший бесславно, да и черт бы с ним!

– Бертран д'Атталь, ты не имеешь права говорить со мной в таком тоне! – строго сказал барон. – Я твой сюзерен! Лишь из-за того, что ты сын моего друга, я терплю твои выходки!

– Я избавлю вас от своего присутствия!

Бертран резко поднялся и вышел из шатра.

Он шел, не разбирая куда, не понимал зачем. Просто шел, ведомый бурей, разрывавшей его душу. Из всего, что он услышал от барона, остался только один факт – пронзивший все его существо – Катрин вышла замуж и он никогда не будет с ней. Буря, поднятая этим сообщением, разметала по углам души, растерла в пыль и подробности об отце, и о его связях с графом, и обо всей этой затянувшейся борьбе за независимость Тулузы. Не существовало более ничего для Бертрана, кроме внезапно рухнувшего на него одиночества. Ведь мысль о том, что он увидит Катрин, когда вернется из похода, о том, что она тоже наверняка думает о нем, грела шевалье, придавала уверенности и сил. Он твердо помнил, Катрин не сказал ему, что любит, но позволила себя поцеловать, а это почти признание в чувствах! Бертран помнил ее взгляд