Звезда паладина, или Седьмой крестовый поход - Сергей Евгеньевич Вишняков

– Будем молиться, господа! – только и смог ответить король. – Горячо молиться! Господь нас не оставит. Ведь мы воюем и умирает во имя него!

– Пятьсот безантов, ваше величество! Большие деньги! – заметил коннетабль Эмбер де Боже, поглядывая на низенького, тощего бедуина в бурнусе, стоящего рядом.

– Еще бы! – поддакнул Роберт д'Артуа. – Помнится, говорили, что за одного пленного христианина из нашего войска султан в Каире давал по безанту. Получается, бедуин просит у нас цену аж за пятьсот человек!

Король, в волнении теребя синее сюрко с золотыми лилиями, улыбаясь, словно ему сообщили о рождении его ребенка, подошел к графу и коннетаблю.

– О чем это вы толкуете, господа?! О чем, во имя всего святого, вы тут торгуетесь? Да разве же вы не понимаете, что главное тут не пятьсот безантов, а то, что еще вчера мы сидели в этом шатре, растерянные и поникшие, не знавшие, как дальше продолжать наш поход! И я говорил – надо истово молиться, чтобы Господь нас услышал и прислал нам добрую весть! И я молился всю ночь! Глаз не сомкнул – посмотрите, они красные и слезятся. Уверен, что и вы молились, и другие сеньоры тоже! И вот Бог услышал наш вопль, наши отчаянные просьбы и послал нам этого бедуина, готового указать за безанты место тайной переправы через Ашмум! Ведь не на прошлой неделе, не месяц назад пришел к вам, коннетабль, этот бедуин, хотя давно знал о переправе и мог нам сообщить о ней за деньги. Он пришел именно сейчас, когда мы оказались в тупике! Неужели вы не видите в этом благословение Господне?

– Да, государь, конечно, мы видим! – поддакнул Роберт д'Артуа, понимая, как выгодно прозвучит перед сеньорами эта речь короля – она вдохнет в них надежду на быструю победу! Если Господь с нами, то кто против нас?

– Но этот сарацин говорил, что покажет переправу только после того, как получит свои пятьсот безантов, не раньше, – продолжал коннетабль, которого занимали конкретные проблемы, а рассуждения о чудесах он не очень любил. – Он может и обмануть!

– Коннетабль! – возразил Роберт д'Артуа. – Если бедуин обманет, он поплатится своей жизнью.

Наступил вечер накануне наступления. В шатре короля прошел совет, на котором было решено, что почти все три тысячи конных рыцарей переправятся на противоположный берег и атакуют сарацин. Охранять лагерь предполагалось небольшим рыцарским отрядам герцога Бургундского и маршала французских тамплиеров Рено де Вишье при поддержке сирийских баронов, всех копейщиков и обозной обслуги. Оставляли и осадные орудия. Выступать решили на рассвете, пока египтяне еще даже не поднялись на утренний намаз.

Вожди христиан быстро разошлись, чтобы подготовиться и выспаться. Карл Анжуйский и Альфонс де Пуатье немного задержались у венценосного брата. Случиться завтра могло всякое. Крестоносцы рассчитывали на эффект внезапности, однако, если он будет утрачен, битва пойдет по иному плану и Людовик в ней погибнет, то вся полнота власти должна перейти к графу Роберту д'Артуа, после него, по старшинству, к Альфонсу де Пуатье, затем к Карлу Анжуйскому. Если же погибнут все братья-Капетинги, то герцог Бургундский и герцог Бретонский как наиболее опытные крестоносцы должны возглавить войско и действовать в дальнейшем по собственному усмотрению. Несмотря на безграничную веру короля в победу, эти грустные моменты нельзя было упускать из виду. Два младших брата ушли, Роберт д'Артуа задержался.

– Хочешь, чтобы слуги постелили тебе у меня? – спросил Людовик Роберта.

– Нет, зачем? Я сейчас тоже пойду. Просто хотел сказать, как я тебе бесконечно благодарен, Луи, за то, что, вопреки запретам матушки, ты все же решился пойти в крестовый поход. Ты решил не только свою судьбу, но и мою, да и всей истории. Кем был бы я там, во Франции? Чем бы занимался? Мирил вассалов и ждал, когда же подвернется настоящая война? С германским императором, например, или с англичанами! Или вон, на худой конец, отправился бы помогать Балдуину де Куртене удержать Константинополь. Я наконец-то нашел себя!

– Не стоит благодарности, Роберт! Я сделал то, что должен был, для чего родился.

– Да, ты прав, мы все родились, чтобы быть сегодня здесь, а завтра в Мансуре сокрушать сарацинский мир, возвращать Иерусалим! Это самая лучшая судьба для мужчины! Честно говоря, в Лувре, видя, как ты дышать не можешь без своей Марго и разрываешься между покорностью матушке и любовью, я думал, что, когда ты станешь править самостоятельно, юбки, державшие тебя всю твою молодость, сделают твое правление скучным, наполненным вечными мессами, беседами с богословами, чтением и собиранием книг. Ну, или постоянными праздниками, с песнями трубадуров, танцами и попойками.

– Странно же ты думаешь обо мне, братец, – заметил король, положив Роберту руки на плечи. – Мне кажется, что одно прямо противоречит другому.

– Почему же? У тебя, Луи, это все очень хорошо сочетается – мессы, неутолимая страсть к Марго, богословские диспуты и песни провансальских трубадуров королевы. И вот ты поднялся над всем этим. Неожиданно, яростно! Сколько там у нас было предков, о которых и вспомнить-то уже нечего, одно имя осталось?! А ты взял наше время в горсть кольчужной перчатки и рванул его на себя.

– Роберт, дорогой мой Роберт! О нас всех будут слагать легенды, что бы завтра ни случилось.

– Ну да! Ну да! – Граф улыбнулся и обнял короля, потом повернулся и, уже откинув полог шатра, сказал:

– Не вздумай назначать меня управлять Мансурой, когда мы ее возьмем, а ты двинешься на Каир! Как хочешь, но я должен сам вести армию в это сарацинское гнездо и полностью его разорить!

– Спокойной ночи, брат! Завтра встанем бок о бок за нашу веру!

Продолжение следует…