Звезда паладина, или Седьмой крестовый поход - Сергей Евгеньевич Вишняков

Но теперь все это было отнято: воспоминания, мечты, надежды. Бертран остался один наедине с собой.

Лагерь крестоносцев почти не спал. В большинстве палаток горели свечи или рядом с ними костры. Рыцари что-то обсуждали, спорили, оруженосцы чистили оружие, одежду, слуги складывали вещи в сундуки и мешки, готовили еду. Где-то неподалеку громко совокуплялись в одной из палаток. Этот звук навел Бертрана на самые черные мысли. Он живо представил себе Катрин в объятиях Антуана в их первую брачную ночь. Кто знает, что это за мужчина – нежный любовник или грубый самец, в любом случае Катрин в его власти! Эти звуки из палатки, казалось, все приближались. Нет, просто в другой палатке происходило то же самое. И там, дальше, так же развлекались рыцари! Смех и пьяные женские крики явно свидетельствовали о том, что проститутки, шедшие за армией, уже проводят свой привычный рейд! Бертран заткнул уши руками, закусил губу, но эти подлые звуки умудрялись пробиться ему через кожу, и во всех подробностях, подогреваемых собственными фантазиями, он, словно воочию, видел Катрин и Антуана.

Шатаясь, как пьяный, Бертран наступил в чей-то догоравший костер, задел и опрокинул котелок с готовящейся в нем кашей. В спину ему полетела отборная брань, а вслед за крепкими словами и полено. Сапог дымился – уголь пристал к нему, спина болела от прямого попадания, а Бертран ничего не замечал. Ему казалось, он идет уже целую вечность, петляя между шатров и палаток, а на самом деле он все время кружил в районе башни Луи. Он не знал, что дозорные арбалетчики на башне следили за ним, посмеиваясь над пьяным, как они думали, и ради смеха запустили в него коркой от арбуза. И если первая корка пролетела с 22-метровой вышины мимо шевалье, бухнувшись о чью-то палатку, то вторая, пущенная более метким арбалетчиком, попала Бертрану четко в макушку.

Бертран остановился и поднял голову. Башня хорошо освещалась факелами в бойницах и окнах, рядом, в лагере, свет от костров и факелов тоже давал неплохое освещение, сверху смотрели люди и ржали над Атталем. Бертрану было больно – большая корка, упавшая с внушительной высоты, точно набила ему шишку, по лицу стекал сок арбуза, над левым ухом к волосам прилипли несколько арбузных семечек. И он засмеялся. Сначала тихонько, потом все громче и громче, все истеричнее! Вышедший из палатки сонный рыцарь толкнул его в плечо и обругал, мол – мешаешь спать. А Бертран хохотал над собой так, что казалось, изо рта вылетят легкие. Сразу нашлись те, кто посчитал Бертрана пьяным, и предложили ему свою компанию и несколько бутылочек вина. Он и не заметил, как опрокинул в себя одну бутылку, потом отобрал у кого-то вторую и несколькими глотками осушил ее. Третья бутылка оказалась с жутким пойлом, совсем непохожим на вино, но и она хорошо уместилась вместе с первыми двумя. Бертран вдруг очнулся и увидел, что он лежит на земле и мочится, а правой рукой гладит чье-то крупное бедро и обхватывает мясистую ягодицу. Но той женщине не понравилось, что Бертран справил нужду прямо на свои штаны, да и на нее попал, поэтому она плюнула на него и, выругавшись, ушла.

Потом Бертран куда-то шел, потом полз, потом снова шел, его толкали, пинали, давали выпить, звали к костру, он снова глотал то нормальное вино, то дешевую кислятину, спел с кем-то незнакомую песню, вывалялся в строительном мусоре рядом с фрагментом строившейся стены порта. И вот наконец он свалился в канал. Он хотел умереть и решил не сопротивляться воде – пусть она его заберет. Но воды канала вытолкнули его тело, и он лежал на воде, глядя на желтую луну с серыми пятнами, а неподалеку серебряными мухами сидели на небосводе звезды. Пьяному Бертрану захотелось поймать эту муху, он протягивал к ней руку, барахтался, снова протягивал. И хоть вода в канале была стоячая, его барахтанья отнесли его в сторону от того места, где он свалился, и рядом появился высокий черный борт галеры. Сверху горели факелы. При их свете на судно что-то заносили, слышался постоянный разговор.

– Там, за бортом, то ли рыба большая, то ли труп какой-то! – услышал Бертран и понял, что это о нем.

– Труп – плохая примета перед отплытием.

– Бери багор, оттолкни его, а если рыба, то попробуй оглушить, вытащим и на костре зажарим.

Не став дожидаться удара багра, Бертран быстро погреб к берегу. Он понял, что очень хочет жить. Выбравшись на сушу, он отдышался, и его стошнило. Потом еще раз. Бертран окунул голову в воду и поднялся легко, свежий и почти трезвый. Он уселся на сухом месте на берегу и стал наблюдать за погрузкой корабля, ни о чем не думая, ничего не вспоминая, ощущая себя пустым, как бочка, одиноким и спокойным, как луна.

Глава девятая

Король и его свита

Король вошел в комнату и закрыл дверь. Небольшая комнатка коменданта порта совершенно не была приспособлена для королевских особ, но Людовик решил остановиться именно в доме, а не в шатрах. Простая кровать без балдахина, аскетичная обстановка и лишь некоторые королевские вещи и красивые сундуки говорили о том, что здесь временно остановился король Франции с супругой. Маргарита сидела на кровати в сорочке и при свете свечей расчесывала волосы, глядясь в серебряное зеркало.

– Месса закончилась, любимая! – сказал король, скидывая плащ и присаживаясь рядом с женой на кровать.

Маргарита поцеловала мужа, продолжив прихорашиваться.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил король.

– Немного болит живот, но ничего страшного.

– А кровь?

– Любимый, об этом говорить неприлично.

– Я понимаю. Просто беспокоюсь о тебе.

– Еще идет.

– Гм! А мы с тобой думали – ты забеременела! А тут вот как – дни эти ваши женские. Да так неожиданно!

– Нам ли жаловаться, Луи? – нежно произнесла Маргарита. – С детьми у нас проблем не возникает. Но сейчас, перед выходом в море, даже хорошо, что я не беременна. Говорят, на море жуткая качка и человека страшно тошнит. А при беременности что бы со мной было? Не хочется и представлять. Тошнота – самое неприятное, что я испытывала.

– Да, конечно, конечно.

– Почему ты пришел один, Луи? Где твои братья? Утром в этой комнатке мне показалось, что весь воздух куда-то украли – так много сюда народу набилось. Я вот причесываюсь, думая, что ты вернешься из церкви не один.

– Причесываешься, но