Летная семья - Юрий Осипов

– Там наш папа! – показала на небо мама.

Я обрадовался, что папа летит над Красной площадью, над нами, смотрел в небо и пытался угадать, в каком самолёте он летит.

– Так ты из лётной семьи? – с уважением спросил меня дядя.

– Ага! – ответил я, а сам всё смотрел и смотрел на самолёты. Впервые я видел столько самолётов. Лётная семья была огромной. Самолёты летели и летели, на крыльях у них были точно такие же красные звёзды, как на башнях Кремля.

ВОЙНА

Мне хотелось стать военным лётчиком – таким, как отец, дядя Дима и дядя Володя. Я старался побыстрее вырасти, но ничего не получалось. Отец говорил, что лётчик должен быть зорким, и я подолгу из-под руки, как научил меня отец, смотрел на летящие самолёты. Я даже на солнце научился смотреть и не щуриться. Ещё отец говорил, что пилот должен быть смелым, и я стал учиться храбрости – уходил далеко от дома, не прятался от грозы.

Я уже давно не боялся оставаться в комнате один, не боялся темноты, но собак побаивался.

Когда во дворе ко мне подбежала собака, я хотел сначала закричать или заплакать, но только тихонько сказал: «Шарик!» Шарик завилял хвостом, потом лизнул меня в нос, потом в щёку и стал бегать вокруг меня. Мне даже стыдно перед ним стало, что я его боялся.

Но мне ещё не верилось, что я совсем смелый.

Утром во двор въехала большая легковая машина. Шофёр вошёл в дом, а я уселся сзади машины на блестящую железку. Мне показалось, что я сижу в самолёте и он вот-вот взлетит.

Мотор загудел, и вся машина тихо затряслась. Я уже хотел слезть с железки, но из-под машины быстро-быстро побежали камни. Мне стало очень страшно.

На повороте машина притормозила, я прыгнул, больно ударился коленками о камни и закричал. Машина сразу остановилась.

Шофёр отнёс меня домой. Перепуганная мать смазала мне разбитые коленки лекарством и забинтовала их. Бабушка охала и уговаривала меня не плакать.

А в квартиру почему-то стали заходить знакомые и незнакомые мне люди. Они о чём-то говорили с матерью. Она неожиданно заплакала. Я подумал, что она плачет из-за меня, тоже очень расстроился и заплакал уже по-настоящему. Но все повторяли одно и то же слово: «война». Я понял, что мама плачет из-за этой «войны», и так обрадовался, что не из-за меня, что успокоился и уснул.

Вечером пришёл отец. Он взглянул на мои бинты и сказал:

– Война только началась, а в лётной семье уже раненые.

Потом сел рядом, и я объяснил ему всё-всё. Папа хмуро сказал, что если я буду так воспитывать в себе смелость, то неизвестно, стану ли я лётчиком, а вот калекой стану обязательно.

Но я хотел стать лётчиком. Поэтому сказал, что больше испытывать свою смелость не буду.

НОЧНАЯ ТРЕВОГА

С этого воскресенья папа и мама стали бывать дома очень редко и недолго. А бабушка добрая, ничего не запрещала мне, я целыми днями пропадал на улице.

Во дворе взрослые вырыли пруд. Около пруда поставили щит, на него прикрепили лопату, топор и длинную палку с железным крючком на конце. Я помогал их красить. Кисть была тяжёлая, взрослые торопились, поэтому докрасить мне не дали. Но я успел измазаться краской и, когда пришёл домой, то очень испугал бабушку: краска была похожа на кровь, и бабушка подумала, что на этот раз меня и вправду ранили.

В другом конце двора вырыли узкую и длинную яму, положили сверху брёвна, доски, засыпали их землёй, сделали вход.

Получился подземный дом. Там было тихо, темно и страшно, пахло сырым деревом и влажной землёй. Туда я ходить боялся.

А у дома повесили кусок рельсы. Дядя с повязкой на рукаве постучал об рельсу палкой и довольно улыбнулся: звон разносился по всему посёлку.

Я тоже хотел постучать, но дядя так посмотрел на меня, что мне сразу расхотелось звонить.

– По этой рельсе нужно стучать только при пожаре, – объяснил дядя. – Ты знаешь, что такое пожар?

Я признался, что пожарные машины видел, а пожар ещё нет.

– Если дом загорится – это пожар.

– Наш дом? – изумился я. – Зачем?

– Не зачем, а почему, – поправил меня дядя. – Если зажигательная бомба упадёт на дом и дом загорится, нужно звонить в эту рельсу, созывать людей, чтобы они потушили пожар.

– А откуда бомба упадёт? – спросил я.

– С неба, – ответил дядя. – С самолёта.

Я недоверчиво посмотрел на небо, потом на дядю: в небе летал мой папа, и ничего оттуда падать не могло.

Вечером пришёл отец, сказал, что улетает и вернётся не скоро. Я бросился к отцу, прижался к его кожаному реглану, заплакал сильнее, чем тогда, когда упал с машины…

Прошло несколько дней. Среди ночи меня разбудила мать, быстро одела, на руках куда-то понесла.

Проснулся я уже на улице. Огромное чёрное небо так и гудело, словно по небу ехало много-много танков. За лесом, там, где была Москва, стояло огромное зарево. В небе, словно громадные мечи, скрещивались полосы света. Я видел в книге картинку, где был нарисован бой древних воинов. Казалось, за лесом дерутся высоченные, в полнеба, великаны.

В темноте люди с узлами и чемоданами спешили к тому самому подземному дому, куда я и днём боялся ходить.

Я вспомнил сырость, запах мокрых досок и земли, закричал и стал вырываться:

– Не хочу туда! Я боюсь!

– Мужчина из лётной семьи боится?» —недоверчиво сказал дядя из нашего подъезда. – Не может этого быть!

Люди в подземном доме успокаивались, утихали. Но тут земля дрогнула, как будто совсем рядом гром ударил.

– Наши! – сказал невидимый дядя.

– Какие наши? – спросила тоже невидимая тётя.

– Зенитчики, которые аэродром прикрывают.

В бомбоубежище – теперь я знал, что так называется подземный дом – все замолчали. И стало слышно, как далеко-далеко гудят улетающие самолёты.

НОВЫЕ ДРУЗЬЯ

Проснулся я поздно. Когда вышел во двор, солнце стояло почти над головой. Было тихо. Так же, как всегда, зеленела трава и голубело небо. Так же полоскалось на ветру чьё-то выстиранное бельё. Даже не верилось, что ночью рядом стреляли пушки.

За углом дома стояли мальчишки из нашего двора и смотрели в ту сторону, где стояли зенитные пушки. Я подошёл к ребятам.

Рыжий мальчишка, такой рыжий, как оранжевый карандаш, сказал, что мне с ними стоять нельзя,