Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья. Том 2 - Ринга Ли

Сбитый с толку Лю Синь кашлянул, неловко улыбнувшись:

– Не знаю, мне его никто не давал.

– Тогда я назову тебя! Ты сам сказал, что ты мой ученик! – оживился Сяо Вэнь, глядя на друга горящими глазами.

Лю Синь мог поклясться, что если он сейчас приподнимется над столом, то увидит виляющий рыжий хвост Сяо Вэня. Прыснув в чай, он сказал:

– Я еще не принес тебе ученических обетов, не поклонился и не налил тебе особенный чай для таких случаев.

– Ай-я-я… – махнул рукой Сяо Вэнь. – Не нужно мне кланяться, а чай мы с тобой и так каждый вечер пьем. Обеты?.. – Он почесал в затылке. – Ну, да, обеты важны, да и ритуальную особенную бумагу сжигать надо. – Сяо Вэнь насупился и застыл в нерешительности, а потом внезапно улыбнулся: – Ладно, может, не сейчас, но однажды! Нам ведь некуда спешить, верно?

Лю Синь вдруг почувствовал укол стыда, глядя на воодушевленного Сяо Вэня. Он заставил себя улыбнуться, ощущая пустоту в желудке, словно не ел несколько дней.

– Да… некуда спешить.

Сяо Вэнь кивнул и принялся подливать всем чай, болтая ни о чем.

– У всех есть вторые имена? – словно сквозь толщу воды услышал Лю Синь вопрос Тан Цзэмина.

– Да, даже у Гу Юшэна, но он его вряд ли помнит, – усмехнулся лекарь.

По дороге домой, разойдясь с Сяо Вэнем на площади, Лю Синь все раздумывал над утренним разговором. Он до сих пор ощущал где-то внутри эхо беспокойства, вспоминая настроение лекаря. Даже домой возвращаться не хотелось, потому что над камином теперь висел подаренный Сяо Вэнем гобелен с двумя красными птицами – прежний затерялся где-то, и Лю Синь полагал, что не без помощи лекаря. Каждый раз глядя на двух птиц, парящих в облаках, ему становилось невыносимо тоскливо. Он не должен был так сближаться ни с кем из своих нынешних друзей. Единственное, что должно было заботить его, – это знания, которые он мог получить в этот короткий отрезок времени в год; знания, которые в будущем помогут ему выжить. Только это и больше ничего. Но, находясь в кругу всех этих людей, как мог Лю Синь не проникнуться к ним всем сердцем? Они прошли через многое: вместе жили, вместе страдали и вместе делили последний маньтоу и горсть риса. В конце концов, только камень не испытывает человеческих чувств, а Лю Синь хоть и плохо распознавал и проявлял некоторые чувства, но камнем отнюдь не был.

Думая обо всем этом, он принял решение отказаться от предложения Сяо Вэня собраться сегодня вечером у него. И отклонять будущие предложения – или хотя бы принимать их пореже.

Следующие несколько дней прошли в суматохе. Близился Новый год, и люди, пусть и в полуразрушенном городе, все же пытались создать праздничное настроение. На площади даже вывесили гирлянды нескольких общин с пожеланиями и просьбами о подарках нуждающимся. Любой мог выбрать себе разноцветный листок с гирлянды и исполнить чье-то желание. Они были разными, вещественными в основном: кто-то желал одеяло, кто-то свечу или лампу, а некоторые – одежду. Так или иначе, все предметы были связаны с теплом, о котором каждый мечтал в эту холодную зимнюю пору. Сироты, оставшиеся без родителей и дома, жили в общинах и нуждались в таких подарках больше всего. Лю Синь, ничем не занятый в эти дни и помнящий о тоске в это время года, наугад выбрал несколько листков. Он всегда чувствовал себя немного грустно зимой, но не мог понять, откуда взялась эта тоска. Своего родного дома Лю Синь не помнил, родителей и вовсе не знал, но отчего-то иногда ему хотелось свернуться в клубок у камина и дрожать как одинокий осиновый лист, в душе обливаясь слезами. Чтобы не думать об этом, Лю Синь пытался отвлечь себя делами, поэтому и занялся подарками для общин. Тан Цзэмин, так же загоревшийся этой идеей, даже устроил сбор средств в сыхэюане. Видя это, и люди стали откликаться на просьбы нуждающихся, вспоминая, каким ранее был Яотин, никогда не оставлявший своих в беде.

Даже старик Чэнь, проживший полжизни в одиночестве после того, как его жена сбежала с богатым торговцем, пока сам он старался наладить дело в вольном городе, не остался в стороне. Сначала он отдал с десяток запасных одеял, нефритовых подушек и две дюжины комплектов одежды, а после привлек к помощи пару десятков своих влиятельных друзей. Одинокий старик так увлекся помощью детям, что не заметил, как приютил у себя двух десятилетних сироток. Глядя на пару близнецов, крутившихся возле него, старик никак не мог нарадоваться. Своих детей у него никогда не было, и на внуков он не надеялся, однако именно в этот Новый год обзавелся сразу двумя.

Лю Синь видел, как Яотин оживает, и даже у него появлялось новогоднее настроение, несмотря на то что отродясь его не испытывал. Он наведался с Тан Цзэмином в тканую лавку господина О и за беседой с чашей чая умудрился прилично сбить цену на множество комплектов теплой одежды и материалов для их пошива. Хотя он и подозревал, что виновником такой щедрости был Тан Цзэмин, который крутился среди рулонов ткани, расхваливая владельца и его ремесло и сверкая хитрыми глазами.

Совсем скоро зажиточных лавочников, которые всеми способами избегали помощи нуждающимся, начали всенародно порицать. Горожане понимали лавочников – все еще помнили, в каком упадке недавно пребывало их дело. Но, несмотря на это, торговцев как можно убедительней пытались привлечь к благотворительности и предлагали помощь в ответ. Способ оказался действенным, но отнюдь не со всеми.

Лю Синь спокойно отпил чай, игнорируя стенания Шуя Ганъюна, который вцепился себе в волосы, распластавшись по столу перед ним.

– Нет у меня денег! Мне вон еще лестницу чинить и задний двор… – в конце концов проворчал Шуя Ганъюн.

– Мы поможем с этим, и тебе не придется платить рабочим, – улыбнулся Лю Синь.

– Вот именно, мы все сделаем, и это будет еще более выгодным для тебя! Чего разнылся? Древесина тоже за мной, – громко сказал Го Тайцюн с набитым ртом. Вновь откусив от горячей лепешки, он посмотрел на только что вернувшуюся с рынка Ма Цайтянь и ткнул пальцем в Шуя Ганъюна.

Ма Цайтянь нежно улыбнулась и схватила Шуя Ганъюна за ухо, слегка потрепав его со словами:

– Не скупись и отдай хотя бы один мешочек золота. Ни на миг с ними не расстаешься.

Лю Синь знал, что Ма Цайтянь,