Записки для Пелле - Марлис Слегерс

Лотта захохотала, запрокинув голову.

– Видишь, все мальчишки так реагируют. Конечно, ты хочешь потрогать. Но тебе слабо. Все вы только и думаете, что о девчонках и сексе.

И, поймав меня врасплох, она взяла мою руку и положила себе на грудь. Я чувствовал тепло её кожи прямо через ткань. Грудь была мягкая. Только сосок твёрдо упирался мне в ладонь. Лотта разжала пальцы, но моя рука так и осталась на месте. Лишь через пару секунд я сконфуженно отнял её. Моё тело среагировало на прикосновение, и я неловко заёрзал по скамейке. Грустно мне не было, но я заставил себя думать об искусственном интеллекте и о том, какая опасность нас ждёт, если оружие на его основе научится самостоятельно принимать решения. О том, что небольшая стая саранчи состоит из сорока-пятидесяти миллионов особей, и за день они могут съесть столько же, сколько 35 000 человек. Пустынная саранча за свою жизнь множество раз сбрасывает кожу, потому что та становится ей мала. А в конце жизни у неё появляются крылья, и с их помощью она может перелетать на огромные расстояния. Пустынная саранча способна без единой остановки пересечь Красное море – а это триста километров.

Вообще-то пустынная саранча похожа на папу, подумалось мне. В конце жизни папа тоже взял и улетел.

Тепло Лотты всё ещё жгло мне ладонь.

Я вынудил себя мысленно вернуться к саранче. Если бы вся саранча на свете сбилась вместе, такая стая занимала бы территорию, равную шестидесяти странам.

Лотта со смехом покачала головой и бросила окурок на землю.

– Я в-в-вовше не думаю вщё время о шекше, – наконец выжал из себя я.

Надо же было что-то сказать. К тому же, это правда. Никто всё время не думает об одном и том же.

– А о чём ты тогда чаще всего думаешь? – поинтересовалась Лотта.

Я уставился в бетонно-серое небо.

– Да обо вщём подряд! Например, о нашей планете, о Жемле, о том, что она, может быть, вшего лишь чашть одной гиганшкой планеты с ишполиншкими формами жижни. Или о шороконожках, о том, как они полжают. Они делают шаг шначала вщеми чётными ножками, а потом нечётными? Или движутша волноображно? Вот о таких вещах я думаю.

Лотта изумлённо улыбнулась.

– Папа мне говорил, что ты высокоодарённый. Что тебе достаточно один раз увидеть что-нибудь, и ты можешь это повторить. Твой папа тоже таким был, правда?

Я пожал плечами.

– Не жнаю. У меня прошто хорошая память. Что в этом ошобенного? А папа, когда жаболел, кучу вщего жабыл. А о чём… Девочки – они тоже вщё время думают о шекше?

Лотта подтянула колени к подбородку.

– Нет. Не так, как вы. Мы больше думаем о поцелуях и о том, какой у нас потом будет дом.

– Штранно. Я никогда не думаю о швоём будущем доме.

– Ну а я да. И о том, кем хочу стать. Сколько денег зарабатывать. В каких странах побывать. Но, может, я не похожа на других девочек. Есть и такие, которые думают только о внешности. Не слишком ли они худые. Не слишком ли толстые. Правильный ли на них макияж. Насколько они привлекательные. Не слишком ли короткая на них юбка. Или не слишком ли длинная.

– Похоже, быть девочкой утомительно.

Лотта засмеялась.

– Так и есть. Поэтому я предпочитаю сосредоточиться на том, что хочу получить от жизни.

– И что ты хочешь получить?

– Много чего. Хочу сделать татуировку. Хочу стать фотографом, объехать весь мир и снимать красивые репортажи в разных странах. Хочу дом у моря и австралийскую овчарку. Это моя любимая порода. Хочу научиться сёрфингу и попробовать суши в Токио.

– А парня не хочешь, что ли?

– Хочу, конечно. Влюбляться – здорово!

Она затянулась новой сигаретой и опять предложила её мне. Я покачал головой.

Метрах в десяти от нас шли мальчик с отцом. Попинывали мяч, болтали, о чём – не разобрать. Мы с Лоттой молча проводили их взглядом, пока они не исчезли за деревьями.

– По чему ты больше всего скучаешь? – Лотта повернулась ко мне. – Я про твоего папу.

Проще спросить, по чему я не скучаю! Я скучал по его смеху, по щелчку, с которым он вставлял ключ в замок входной двери. По его запаху. По его ворчанию при виде беспорядка, который я устроил в гостиной или на кухне. По тому, как он подбадривал меня во время футбольных матчей. По тому, как он мог перечислить все скопления звёзд на небе. Как он хохотал над постановочными реслинговыми матчами. Как он взъерошивал мне волосы, проходя мимо, когда я сидел на диване. Да, иногда это меня бесило, особенно если я только что причесался. Я скучал по тому, как он иногда садился рядом, когда я играл в видеоигры, и тоже хотел попробовать, но уже через пару минут проигрывал. Я скучал даже по вещам, которые меня прежде раздражали. По тому, как папа запрокидывал голову, чтобы подстричь растущий из носа волосок. По его длинным ногтям на ногах, делавшим его ступни похожими на звериные лапы. По тому, как он отвечал на все вопросы телевикторины ещё до того, как я успевал открыть рот.

– По вщему, – просто ответил я.

Эти слова повисли между нами.

Через какое-то время Лотта нарушила тишину.

– Может, твоей маме удастся найти нового мужа. Или ты его для неё найдёшь.

– Что жа чушь! – Я сердито зыркнул на неё. – Мой папа – не перегоревшая лампочка, которую нужно жаменить!

– Да я ж не про то! Между прочим, если у тебя перегорела лампочка, ты сидишь в темноте. А если хочешь, чтобы стало светло, придётся вкрутить новую. Может, твоя мама когда-нибудь найдёт себе мужчину. И даже станет с ним жить. Ей, наверное, сейчас тоже одиноко.

– У нее ешть я. И швоя жижнь, – упрямился я.

– Может, твой папа написал об этом в одной из записок, – невозмутимо продолжала Лотта. – Может, как раз в той, которую украл Карл. «Найди себе нового отца». – Лотта задумчиво уставилась на горизонт.

– Чего?! Что жа бред!

Но Лотта вполне может оказаться права, затревожился я. Иначе зачем папа попросил меня купить маме новое платье и сводить её в ресторан? Может, он как раз хотел, чтобы маму заметили другие мужчины? А что, если именно это написано в украденной записке? Что-то в духе: «Привет, Пелле,