«Дочь Ивана Грозного» - Ирина Семеновна Левит

видела, как Лепешкин шел домой в районе восьми вечера и совершенно один. Вопрос: каким образом Лепешкин договорился о встрече? Наиболее вероятный ответ: это случилось в театре, во время дневной репетиции.

– Калинкина или Дмитракова?

– Вовсе не обязательно. Да, по словам Лиханова, Лепешкин особо в театре компании не водил. Однако по словам того же Лиханова, он за Лепешкиным со свечкой не ходил.

– Женщина могла прийти без приглашения.

– Могла. Но в любом случае он ее не выставил за дверь. Более того, они выпили красного вина и кофе. Джезва стоит с остатками кофе на плите. В сушилке на кухне нашли два фужера и две кофейные чашки, но… тщательно вымытые. А вымыл их сам Лепешкин, потому что на внешней стороне его отпечатки. И бутылку вина нашли в холодильнике, там не хватает всего четверти. То есть совсем немного выпили. А теперь особо интересное. На бутылке опять же свежие отпечатки Лепешкина и еще один свежий отпечаток, причем ладони, с довольно четкими тремя пальцами. Эксперты считают, что женские. Правда, в базе их нет.

– Женские отпечатки – это уже доказательство! – удовлетворенно заявил Мирошниченко. – А женский круг Лепешкина, насколько понимаю, не такой уж обширный.

– Это доказывает лишь то, что женщина была. Но вот то, что именно она подсыпала клофелин, а тем более убила – совсем не очевидно.

Мирошниченко задумался. Приподнял одну бровь, другую… Прищурил один глаз, другой… Поводил губами из стороны в сторону… Вера ждала. Эти «маневры» на лице обычно означали, что у Евгения Владимировича в голове забегали какие-то мысли и он старается их поймать.

У Веры тоже в голове были кой-какие мысли, но они не бегали, а, скорее, ерзали, при этом толкая друг друга.

– Значит, прежде, чем заснуть, Лепешкин унес в холодильник вино и вымыл посуду? – уточнил начальник.

– Именно так.

– А тебе это не кажется странным?

– Кажется.

– Вот представляю себя… – для наглядности Мирошниченко ткнул пальцем в грудь, – ко мне приходит дама… наверняка знакомая… оставим в стороне проститутку, – фыркнул он. – Я выставляю на стол коробку конфет… Кстати, а конфеты-то ели?

– Ни одну даже не попробовали, целехонькая коробка стояла.

– Ну ладно, обойдемся без конфет, я их, допустим, не люблю, а дама бережет фигуру. Зато вино мы выпили, правда, совсем чуть-чуть… И выпили также кофе. Клофелин попал либо через вино, либо через кофе. А дальше что происходит? Конечно, я не сразу падаю почти замертво. Но я чувствую, как меня клонит ко сну. Что я постараюсь сделать? Если это не близкая мне дама, а, судя по всему, не близкая, у меня в этом городе вроде бы близкой дамы нет, то я постараюсь даму выпроводить. Но в любом случае я не пойду первым делом мыть посуду. И вообще я не стану уносить совершенно не допитое вино и мыть посуду, пока у меня гостья сидит. Разумно?

– Разумно, – согласилась Вера. – И потому я думаю, не эта неведомая дама подсыпала клофелин и по голове ударила. Но эта дама пока никак не объявилась, и я подозреваю, не объявится. Спрашивается: почему? Побоится попасть под подозрение или по какой другой причине?

– В любом случае ее надо найти, – сказал начальник.

– Естественно. И начну с театра.

– Хочешь у всего женского коллектива взять отпечатки пальцев? – поморщился Мирошниченко.

– Нет. Не хочу пока волну поднимать. Постараюсь сделать это осторожно и незаметно, начну с узкого круга, а потом, если понадобится, расширюсь.

– Ну ладно, – не стал настаивать на подробностях полковник, – но кроме этого следа другие нашлись?

– Из достаточно свежих – ничего. За исключением, разумеется, отпечатков самого Лепешкина. Все стерто! Подчистую! В прихожей, в гостиной и в ванной, то есть везде, где мог наследить посторонний. А вот на кухню и в спальню этот посторонний совершенно очевидно не заходил, там ничего не потерто. И это еще раз доказывает, что и посуду мыл, и бутылку вина убирал сам Лепешкин. Но при этом на кухне стояла джезва с остатками кофе. Ее Лепешкин почему-то не вымыл.

– Или это была уже вторая порция кофе, совсем не для дамы, но куда тогда делись чашки?

– Возможно, их кто-то другой вымыл, тщательно вытер, причем не кухонным полотенцем, а чем-то принесенным с собой, и поставил на место. При этом нигде не наследил. В гостиной в серванте стоят чашки. Четыре штуки, тщательно протертые. Именно такие две стоят в сушилке. Но это предположение. Лепешкин мог просто забыть вымыть джезву, а клофелин ему подсыпали в нечто пока не понятное.

– А что со следами на портфеле?

– Замок выломали чем-то железным, похоже, толстой отверткой, правда, замок там ну совсем не сейфовый. А вот никаких отверток и вообще чего-то подходящего в квартире не нашли. Там даже нет достаточно крепких ножей. Поэтому не исключено, что то, чем выломали, опять же с собой принесли.

– Полагаешь, Лепешкина усыпили, а потом убили из-за портфеля? – произнес Мирошниченко.

– Это одна из версий. Тот, кто ломал замок, отпечатков не оставил, работал в перчатках, эксперты полагают, кожаных. На портфеле отпечатки только Лепешкина. Но совсем свежие только на ручке и на ремне. Лепешкин постоянно ходил с портфелем, говорил, дескать, привык. Странновато как-то, однако бывает. А открывал он портфель в лучшем случае несколько дней назад. То есть ничего такого, что постоянно надо, там не было. При этом главный режиссер говорил: из портфеля Лепешкин несколько раз доставал папку с пьесой, но когда точно – не помнит. И действительно, такую папку нашли. И еще одну папку, тоже с пьесой, но, судя по всему, черновиком. Там куча разных пометок, типа с редакторскими правками. Зачем он это в портфеле держал? Непонятно, хотя объяснение может быть совершенно банальным. А больше в портфеле ничего не было. Правда, эксперты сейчас проверяют поверхность внутренностей, может, какие следы обнаружат.

– Например, золота и бриллиантов? – хмыкнул Мирошниченко. Вера пожала плечами. – А тебе не кажется, что версия с портфелем настолько очевидная, что сомнительная?

– Кажется, – согласилась Вера. – Похоже на спектакль…

– Спектакль – это для театра… – сказал Мирошниченко. – Беседы с театральными что-нибудь дали?

– Информации много, но пока ничего особо ценного. В том числе от Гертруды Яковлевны Стрекаловой, театрального критика, у которой Лепешкин когда-то учился и с которой все годы не слишком часто, но поддерживал связь.

– Однако, как ты любишь говорить, не бывает ненужной информации, а бывает информация невостребованная.

– Совершенно верно.

Именно так и любила говорить Вера. И в этот момент зазвонил ее телефон.

– Да, Юрий Дмитриевич, – откликнулась она, выслушала судмедэксперта, спросила: «Это точно?», нажала «отбой» и произнесла озадаченно: –