Родной дом - Нина Александровна Емельянова

не ищут, зря все это Володька сбрехнул. Женщина эта — бухгалтер из Райпотребсоюза — объясняет: «Председатель ревизионной комиссия Григорий Ермаков в акте ревизии написал, что вы как экспедитор недобросовестно относились к своим обязанностям, виноваты в растрате и надо по всей строгости закона взыскать с вас. Видите, Ломов, — это все она говорила отцу! — ваши же односельчане против вас. И Малинин и Ермаков…» Вот как твой отец поступил! Что же он, отца моего не знает? Не знает, как мы живем? Ему бы надо защитить, а он его вором ставит! А ведь он коммунист! — Антон говорил, волнуясь, и голос его отзывался в Витькином сердце горькой жалостью к другу.

Витька вспомнил, как отец недавно при нем рассказывал матери про ревизию у них в сельпо. Там открылась большая недостача. «Кому-то за нее придется отвечать», — сказал отец. Сейчас выходило, что этот «кто-то» — отец Антошки…

— Как же это? — оторопело спросил Витька. — Неужели отец мог так сказать?

— Так и сказал, она и еще потом повторила. А пускай дядя Григорий укажет, где чего взял мой отец! — Лицо Антона, всегда невозмутимое и гордое, вдруг жалко покривилось, и слезы, настоящие слезы, так и брызнули из глаз. Он тут же, крепко зажмурившись, вытер глаза рукой и сверкнул блестящим влажным взглядом на притихшего, пораженного в самое сердце Витьку.

— Антон! Антон! Погоди! — закричал он, хватая друга за руку; никогда он не видел таким товарища. — Погоди! Может, отец вовсе не так говорил…

Витька сам чуть не плакал — до того было жалко Антона. Ну какой, в самом деле, его отец! Как он не понимает, что дядя Ломов хороший и обвиняют его напрасно?

И все-таки, вдруг, подумал он, отец его мог так сказать про Ломова! Выражение непреклонной строгости на его лице, не раз виденное им, внезапно прошло перед Витькой, и он понял, что его отец, наверное, говорил и написал именно так, как передал сейчас Антон. Но, если он так говорил, значит, Ломов все-таки виноват? Не обвинит же его отец человека напрасно! Но об этом Витька ни слова не сказал другу.

Антон сел у большого кедра и посмотрел на Витьку с серьезным, необычным для него выражением.

— Вот взрослые говорят нам: вы, ребята, — товарищи, надо стоять друг за друга. А сами они как поступают? Он же (Витьке было понятно, о ком говорит Антон) вместе с моим отцом воевал!

Это совершенно меняло дело: боевая дружба, о которой только вчера говорили отец с дядей Алексеем, была священной, другу надо помогать. Тогда, значит, Витькин отец нарушил ее? Вчера только вспоминал о дяде Николае, как они вместе участвовали в боях за Познань… Нет, несправедливо поступил отец!

— Ну ладно, — Антон заметил, как взволнован Витька, — я-то знаю, что делать! — Он замолчал, показывая этим молчанием, что им задумано какое-то очень важное дело, которое он теперь не может открыть товарищу.

Но Витька и не собирался спрашивать о намерениях друга; не виноватый ни в чем, он сейчас чувствовал вину перед Антоном за непонятный ему поступок отца. И вдруг он покраснел: ну, а как же быть; если твой лучший боевой друг сделал что-нибудь неправильное? Что же тогда, молчать об этом? Витька почувствовал, что запутался.

Он не знал, как все это объяснить Антону, и потому молчал, пока Антон не спросил:

— Ну, а чего там твой дядя рассказывает?

Витька обрадовался, что разговор перешел к менее серьезным событиям. Он сообразил, что сейчас не надо повторять другу, как воевали вместе их отцы. Зато о взрыве гидростанции дядей Алексеем и восстановлении ее он рассказал с полным воодушевлением.

— А как же наши путешествия с тобой? — спросил Витька. — Теперь уж не состоятся?

— Я о них и думать забыл, — по-взрослому сказал Антон.

И сказал это так, будто происшествие с лодкой случилось когда-то очень давно, еще в детские годы, и было таким пустяком, что о нем можно вспоминать лишь с улыбкой взрослого. Витька сначала удивился, но гут же понял, почему лодка перестала интересовать Антона. И, вспомнив новость, из-за которой он и прибежал к другу, горячась, сказал о неожиданном открытии, что вот Антон не знает, а хозяин лодки найден: бархатовский мельник, дядя Миша!

— Да что ты? — удивился Антон. — Как же это узналось?

Со всем жаром человека, понявшего, что произошло, Витька нарисовал другу картину умыкания лодки «городскими», как она ему представлялась.

— …Потому мы и не узнали лодку, что она новая, — закончил он, испытывая беспокоящее чувство ответственности за лодку и за свое участие в этом деле. Интерес к приключению, в котором они с Антоном оказались участниками, ослабел и отходил на второй план.

— Тогда лодку надо вернуть поскорее, — решительно сказал Антон. — Пойдем, скажем о ней — и крышка.

— Что ты! — испугался Виктор. — Ведь на нас и подумают, скажут, что это мы сбаловали. Начнут вспоминать, когда и ещё баловали, все соберут — и как раз в то время, когда дядя Алексей приехал! Я не об лодке беспокоюсь, шут с ней, а хорошо ли мне будет, когда на меня всё начнут валить? — И тут же подумал, что после истории с отцом Антона «валить»-то как раз будут именно на Антона. Но этого он другу не сказал.

— Ну, на два дня лодку взяли, подумаешь! — махнул рукой Антон.

— Не на два. Ты посчитай: третий день у нас, да городские сколько ее вверх тянули, да ребята с ней возились. Наверное, она уже дней пять как пропала.

— Что же ты думаешь делать?

— А что, если оставить лодку в той протоке, только вытащить из кустов? — предложил Виктор. — Пусть найдут ее. Не узнают же, что это мы с тобой ее спрятали!

— Нельзя. Пока-то найдут, а у плотины без хорошей лодки нельзя. Потом… — Антон посмотрел на Витьку, в темных смелых его глазах блеснула злая искорка: всегда так бывало, когда Антон сердился. — Не воры же мы с тобой, на, самом деле! Это так сошлось только.

— И ведь как сошлось! — горестно подхватил Витька.

И внезапно ему представился правильный выход — он вообразил себе необыкновенное; таинственное возвращение лодки: в темную ночь они с Антоном беззвучно поднимаются в лодке вверх по реке, к плотине, привязывают лодку в кустах ивняка, чтобы утром ее могли сразу увидеть; а сами ползком пробираются по берегу обратно. Или eщe лучше: бесшумно плывут вниз по реке до поворота, где спрятаны в кустах их штаны и рубашки… И Виктор рассказал другу свой план.

— И… и, главное, никто не будет знать, откуда